Иван Кузнецов: Черные крылья [litres]

Оказавшись среди этих людей, мы помалкивали: мы же в Китае! Тут натянутые отношения с Тибетом, а с союзницей немцев – Японией – война. На каком же языке разговаривать?! Пассажиры вокруг галдели, хохотали, бранились, бросая друг другу реплики необыкновенно резкими, пронзительными голосами. Нас обоих окружающие не замечали, будто нас и не было вовсе. Могли протянуть кусок еды прямо над головой или, разыгравшись, кинуть друг в друга что-то, едва не задев. Мой проводник не обращал на вызывающее поведение попутчиков никакого внимания и совершенно ушёл в себя.

Итак, большое путешествие началось. Я теперь буду одна до той необозримо далёкой поры, когда оно закончится. И ни в какие паники, и ни в какую тоску впадать я не имею права. Особенно если учесть, что и прежде не была склонна терять присутствие духа, – так не время и начинать. И всё же: какой ледяной ветер пронизывает голые пространства, как одиноко и жутко в мире, наполненном совершенно чужими людьми…

«Запомни: ни на час, ни на минуту ты не останешься одна. Я и девчонки – мы всегда рядом. Никто из нас не сможет забыть о тебе ни на минуту. Даже если случится, что не почувствуешь, – просто знай. Понимаем?»…

Я прислушалась. Молчаливое, пустое пространство не доносило ни единой весточки. Самой выходить на связь с девчонками мне было строго запрещено, пока не окажусь на месте назначения и не сориентируюсь как следует. Мысли и чувства отошли, как облачный фронт, голоса попутчиков, говоривших на непонятных языках, слились в общий отдалённый гул, сознание парило в пустоте.

Сознание ли свободно летело в пространстве, или пространство парило в сознании, всё расширяясь, – только в самой середине этой пустоты обозначилось что-то лёгкое, тёплое и нежное, как пухлая пряжа, собранная в горсть, как птенец, трепещущий в ладони. Ни образов людей, ни передаваемых мыслей не возникло, но я поняла, а точнее, я просто знала: это привет от моих товарищей передан прямо сквозь сердце, минуя все слои и уровни сознания, и моя душа отвечает через тот же канал связи – сердце.

Я не контролировала транс настолько, чтобы определить, сколько времени он длился. Да и время в пустынной степи воспринималось совсем по-другому, нежели среди привычной цивилизации. Оно то вяло текло, то вовсе останавливалось.

Уже почти придя в себя, но ещё не открыв глаз, я проверила: не окружает ли меня облако из мыслей или образов, содержащих информацию, которой никоим образом нельзя «засветить», то есть выдать случайному постороннему наблюдателю. Меня натренировали так, что подобные самопроверки стали привычной практикой. Нет, всё в порядке: окружающее пространство чисто. Только в сердце – тёплый родничок нежности. Но сердце – надёжный канал, оно не выдаст, если честно прислушиваться к нему и не давать воли фантазиям.

Теперь я поморгала и огляделась. Попутчики большей частью дремали на своих тюках, сгущались сумерки, приправленные клубами паровозного дыма. Шевельнувшись, я заметила, что резкий ледяной ветер, игнорируя одежду, пробирает до костей. Мой провожатый, сидевший скрестив ноги и едва касаясь спиной борта вагона, беззастенчиво изучал меня. Странно, что я раньше не ощутила пристального взгляда!

– Хорошо, – едва слышно прошептал он по-немецки, наклонясь к самому моему уху. – Медитируешь хорошо. Теперь спи.

Не передать, как было приятно получить одобрение такого человека!

Чувство одиночества стало менее беспредельным.

Уже в предгорье на остановке в большом селении мы вышли и незаметно скользнули за домами и дворами в узкое, заросшее густым кустарником ущелье. Пройдя едва заметной тропой сквозь эту длиннющую щель в горном хребте, мы оказались на очередной равнине. За очередным горным выступом внезапно обнаружилось то, чего я никак не могла ожидать: снова рельсы железной дороги! Неприметная узкоколейка начиналась прямо тут, где заканчивалась едва обозначенная в твёрдом грунте колёсная дорога. Более того: за грудой камней оказалась ловко спрятана маленькая дрезина. Гуляка поставил её на рельсы и, легко раскачивая длинный рычаг, заставил платформочку бежать вперёд.

Долго мы так ехали в молчании сухими долинами сквозь предгорья. Покинули мы дорогу, не доехав до её конца. Похоже, она вела к выработкам каких-то полезных ископаемых. Но ископаемые нам не требовались.

Мы пешком двинулись к перевалу. Я почему-то ждала, что за перевалом местность изменится: будет молодая зелень, первоцветы и тёплый, нежный ветер. Однако не только за этим, но и за всеми последующими перевалами ничего не менялось: голые камни, морозные утреники, изнурительный ледяной ветер от рассвета до заката. Лишь на некоторых перевалах – не иначе как для разнообразия – приходилось пробираться через довольно глубокий снег и любоваться на убелённые склоны.