Евгений Красницкий: Кузнечик [litres]

Недовольно скрипнув, хлопнула входная дверь. Все обернулись. Первым вошёл Федька и, повесив плащ на вбитый в стену колышек, устремился к миске с остывающей кашей. Второй, скорей всего, был подмастерьем в кузнице – крепкий, с широкими ладонями, перепачканный сажей. Третьей, к Тимкиному удивлению, оказалась девчонка, которая, вцепившись в плащ второго отрока, что-то ему на ходу втолковывала.

Макар кивнул вошедшим и снова обратился к Тимофею.

– А отец у тебя тоже мастеровой?

Тимофей с сомнением посмотрел на заботливо подложенный Веркой кусок мяса. Вообще-то он уже и кашей наелся, но истекающий соком ломоть заставил его проглотить слюну.

– Папка старший над мастерами был, – Тимка выудил откуда-то из-за голенища узкий нож и взялся за еду. – Меня тоже учил.

Макар весело, почти смеясь, посмотрел на Яшку, отчего тот густо покраснел. Ну да, и пленника взяли, и следы прочитали, и к болоту сходили, и даже сумки втихаря перетрясли, а обыскать самого Кузнечика не удосужились. Елисей, перехватив взгляд командира, только пожал плечами: так видно ж было, что не опасен, вот и не потрошили.

Мальчишка быстро, но без суеты разделался со своим куском и облизнулся, чем поверг Верку в состояние лёгкого остолбенения. Нет, оголодалых отроков она видела, и не раз, и прекрасно знала, что он сейчас съест не столько, сколько хочет, а сколько дадут. Но вот то, как он ел, её удивило. Подкинув в миску ещё один кусок, она посмотрела на мужа.

Тимка удовлетворенно вздохнул и уже не спеша принялся за новый кусок. Но хватать руками, как обычно и делали, он не стал. Придавив ложкой, он аккуратно пластал его на небольшие куски и, накалывая на острие, по-щенячьи сосредоточенно отправлял в рот.

Макар кивнул: парень хоть и мал, но не прост, сразу видно.

– Кузьма, тут вот какое дело…

Тимка от удивления даже жевать перестал. Кузьма? В смысле Кузьма Лаврович? Вот этот? Да в слободе он бы до Кузьки ещё не дорос!

Макар, прокашлявшись, продолжил:

– Стража наша на болоте двух человек нашла. К нам шли. Говорят, кузнецы. Деда вот только спасти не успели… А внука Тимофеем зовут. Кузнечик, значит. Только вот инструмент чудной у них. Издаля ведь несли, еды при себе никакой не было, а железки тянули. Не глянешь?

Кузька, навостривший уши при одном только упоминании про журавлёвских мастеров, потянулся было к сумкам, но остановился, вопросительно глянул на Тимку – можно ли?

– Это моя, – кивнул мальчик. – А вон та – дедова.

Кузьма поднялся, переставил сумки к себе, достал свёрток, аккуратно перевязанный шнурком, развернул его… И сел, забыв даже дышать. То, что покоилось в полотняных карманах укладки, являлось, без сомнения, инструментом, но вот что этим инструментом можно делать, Кузька не знал. Мог догадываться, мог приспособить к чему-нибудь, но для чего он был сделан изначально, не представлял. Иное хоть и выглядело знакомо, но уж больно чудное. Вот для чего кому-то понадобилось сделать клещи с круглыми губками? Да как сделать!

Кузьма осторожно, как древний свиток, о которых рассказывал отец Михаил, развернул ещё один свёрток. В нем тихо и спокойно, словно усталые отроки после отбоя, лежали две дюжины хитро заточенных ножей и стамесок, каждый в своём отдельном кармане. Там же была завернута и дощечка из твердого дерева, на которой этот инструмент пробовали после заточки.

Макар внимательно наблюдал за Кузькиным лицом. Тот уперся в инструмент долгим, ошалевшим взглядом. Наставник вздохнул: состояние оружейного мастера Младшей стражи без всякой натяжки можно было описать как невменяемое, спрашивать его о мастерстве Кузнечика и деда бесполезно. Кузька и сам за те ответы сейчас, похоже, душу мог бы заложить. А рассказать ему об этом мог только перепуганный мальчишка, жмущийся на краю лавки.

Эх, разведка-разведка! Что ж вы деда-то не выручили? Следы они смотрели…

Тот, кто никогда не держал в руках с душой сделанный инструмент, ни за что этого чувства не поймет. Он может быть хорошим и удобным, умело сработанным, оставаясь при этом привычным. Так же, как и кинжал в руках воина – бывает и хорошее оружие, но вполне себе обычное. Но возьмешь иной клинок, и сразу видно – это настоящее, им нельзя ни репу резать, ни дерево строгать. Этому оружию предназначено только ВОЕВАТЬ.

Косой нож, а скорее, резец, который Кузьма сейчас держал в руках, был предназначен СОЗДАВАТЬ. Рукоять из тёмного, с удивительно красивым рисунком дерева, казалось, светилась под полировкой, оттеняя выложенный тончайшей серебряной проволокой узор. По бронзовому кольцу, набитому на рукоятку у самого клинка, выгравирован мелкий травяной узор. Черный, будто натертый сажей, клинок тянулся безукоризненно ровной линией, а полированное до зеркала лезвие сверкало невообразимой остротой.