Сергей Григоров - Иллюзия реальности [СИ]

— Они не мои. Они вообще не наши.

— Наши, не наши — о чем речь?! Какая разница, чьи они!

— Вот как раз по этому поводу Ник и создал новую теорию.

— Расскажи.

— Рассказать-то я могу, да ты не поверишь. Никто не верит. Я тоже не верю.

— А я попробую. До этого все его предположения сбывались.

— В общем, Ник утверждает, что Перворожденные прибыли к нам из чужого мира. Не из нашей метагалактики и даже не из соседней, а вообще извне. И воспринимают они нас совсем иначе: для них не существует нашего времени — оно для них уже прошло, — поэтому все наши материальные предметы для них нечто вроде еле заметного колыхания.

— Ну-ну. В детстве у меня считалочка была: все быть может, все быть может, все на свете может быть, но, конечно, быть не может то, чего не может быть.

Яфет, шевеля губами, помолчал, запоминая новое для себя сковородниковское выражение, потом с жаром продолжил:

— Вначале я думал, будто Ник имеет в виду, что Перворожденные пришли из какого-то искусственного мира. Примерно такого же, как Ирий, созданный Экселенцем. Потом понял, что не так.

— Давай, объясняй.

— Дело в том, что Перворожденные вообще чужие для нас.

— Долго ты будешь еще по кругу ходить? Заладил одно и то же: чужие, не от нас. Говори по существу.

— У нас, говорил Ник, все физические закономерности соответствуют структуре нашего мышления. Как мы мыслим — такова и наша реальность.

— Позволь, в школе — в той, которую я посещал еще в прежней жизни, — мне настойчиво внушали, что сознание есть свойство материи отражать самую себя. Мол, материя первична, сознание — вторично. Мне, правда, тогда было все равно, кто кого отражает, и что это значит — «отражает», что такое «первичное» и «вторичное».

— Я тоже не понимаю, что за смысл у вас вкладывали в слово «первично», но могу предположить, что плохо вас учили.

— Смысл, как я запомнил, в том, что какова жизнь — таковы и мысли. Материя порождает сознание и определяет его поведение… в нашем, человеческом лице.

— Э, Лешик, Ник Улин утверждает, что не так все просто. Он говорит, что Сознание и Материя есть одна и та же сущность. Только Сознание уже прошло свою эволюцию — он говорит «проявилось», — а Материя еще только проявляется. Движется, как условились говорить ваши философы. Проявляется так, как того желает Сознание.

— Ничего не понимаю!

— Я предупреждал.

— Короче, дело к ночи.

— Короче не получится. В общем, Ник утверждает, что диада «Сознание — Материя» в определенном смысле аналогична диаде «Время — Пространство».

— Откуда он набрался этих диад?

— От Перворожденных, наверное. Но его слова, он говорит, не противоречат современным научным представлениям. Ник привел в пример, что еще Аристотель, разбирая апории Зенона… Ты знаешь, что это такое?

— Конечно же нет.

— Апория то же самое, что и парадокс. То есть обыкновенное противоречие. Этот Зенон подметил, что ваше, человеческое описание движения противоречиво. Самый известный его парадокс называется «стрела»: пущенная стрела в каждый конкретный момент времени занимает какое-то конкретное место в пространстве, то есть неподвижна; так когда же она перемещается?! Есть у него еще парадоксы на эту же тему. Например, «Ахиллес и черепаха»: Ахиллес очень быстро бегает, но никогда не сможет догнать медленно передвигающуюся черепаху. Почему? Да потому, что когда он пробежит половину расстояния до черепахи, та успеет отползти на какое-то маленькое расстояние; когда он пробежит половину образовавшегося расстояния, черепашка успеет отползти еще чуть-чуть, и так далее.

Откуда-то из далеких глубин памяти пришли строчки: «Движенья нет, сказал мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить». Алексей Сковородников готов был поклясться, что в той, прошлой жизни, не помнил их. Возможно, когда и слышал, но существовали они далеко за его сознанием. Не помнил он, разумеется, и того, что автором их был знаменитый поэт, многие выражения которого, оторвавшись от автора, употреблялись повсеместно. Надо же, что с ним сотворили те, кто воскрешал к новой жизни. Опять же, память его скорее всего натренировалась под влиянием общения с Амадом.

— Слышь, Яфка, а что сталось с моим Амадом?

— Что-что, да ничего! Откуда я знаю? Там остался. Погиб, видимо. Ты не переживай за него. Он конс. А они все неразумны. Как роботы.

Алексей Сковородников с горечью покачал головой, но ничего не сказал. Язык не повернется назвать Амада, славного его боевого товарища, неразумным. Того, кто принял с ним неравный бой. Сделавший выбор: либо сгинуть, коснувшись алтаря, либо умереть, как… как достойный человек. «Нет, лучше с бурей силы мерить, последний миг борьбе отдать».