Юлий Буркин: «Битлз» in the USSR, или Иное небо

– Да, говорил. «Битлз» зарабатывали деньги. Но в нашем, точнее, в твоем проекте «Сладкая семейка Леннонов» я и вовсе превращаюсь в порнозвезду. Слушай, мать, ты ведь разрешила мне после твоего альбома делать свой? Твой почти готов, и я закончу его. А вместо своего я поработаю с «Битлз». Я что, не имею на это права?! Почему?!

Внезапно Йоко качнулась к Джону, обняла и прижалась лицом к его груди.

– Ты прав, Джонни, муж мой. Как всегда, прав. «Интересно, что она задумала?» – пронеслось в голове

Джона. И все же он был рад такому повороту.

– Просто я боюсь, что кошмар повторится, – продолжала Йоко. – Что со мной опять никто не будет здороваться и будут за глаза называть «косоглазой сукой»…

– Да ты что, Йоко-сан. – Джон приподнял ее голову за подбородок. – Пол сам предложил, чтобы мы приехали вместе.

– Ты не врешь?

– Да чтоб я сдох!

– Выходит из вас двоих – лицемерный сукин сын он, а не ты?

– Оба, – отозвался Джон.

Они засмеялись. Настроение у Джона стремительно поднималось.

– Кстати, давно мы не делали этого в лифте, – сказала Йоко, опускаясь на колени.

– Однако сегодня мой день, – ухмыльнулся Джон и снова нажал на кнопку первого этажа.

Наконец-то выйдя на улицу, они приостановились, окруженные желающими получить автограф на обложку «Двойной фантазии».

Среди прочих Джон заметил молодого человека лет двадцати пяти, сутулого, в очках с толстой «бабушкиной» оправой.

– Мистер Леннон, – попросил парень, подсовывая альбом, – пожалуйста, напишите здесь: «Я отпускаю тебя, Марк. Будь собой. Джон Леннон».

– Это слишком сложно для меня, – сказал Джон и хотел уже просто расписаться, но тут Йоко потянула его за рукав. -

Погоди-ка, – вдруг сказал он, углядев у парня под мышкой книгу в красном переплете. – Сэлинджер? Парень кивнул.

– Надо же, – качнул головой Джон. – Точь-в-точь как у меня. Это неспроста. Давай-ка я тебе кое-что другое напишу.

Он взял конверт поудобнее и старательно вывел: «Марку с дружескими пожеланиями найти в себе себя».

– Джон, мы не спешим? – плохо скрывая раздражение, спросила Йоко.

– Да-да, дорогая, мы спешим. Так спешим, что не успеваем сделать что-нибудь стоящее, – бормоча это, он продолжил автограф четверостишием:

Мир – дрянь, но он твой и мой.

Будь собой.

Хочешь – лежи, а сможешь – держи

Бегущих к пропасти во ржи.

Джон Леннон, 1980

– Это из новой песни, – сказал он, возвращая конверт парню. – Когда-нибудь твоя пластинка будет стоить целое состояние. Ты – первый в мире, с кем я делюсь этим текстом.

Молодой человек напряженно кивнул.

– Ты доволен? – спросил Леннон.

Марк словно прислушался к чему-то, потом моргнул, улыбнулся и медленно произнес:

– Да. Спасибо, Джон.

– Ты первый, – повторил Джон, значительно подняв палец, и, прощаясь, потрепал Марка по плечу.

Направляясь к автомобилю, он вдруг увидел пожилого человека с поразительно знакомым лицом. Но откуда он мог знать его, так и не вспомнил. Тот странно смотрел на Джона – как будто бы насквозь, как будто на что-то позади него.

– Вы что-то хотели мне сказать?

Старик качнул головой.

Джон оглянулся, пытаясь понять, что же там, за ним, такого необычного, но ничего особенного не обнаружил. Тут Йоко стала буквально запихивать его в машину.

Откинув голову на спинку заднего сиденья, Джон подумал: «Откуда я все-таки могу его знать?» И вдруг ему показалось, что чем-то неуловимым этот старик напомнил ему Стюарта. Наверное, если бы тот дожил лет до восьмидесяти, то выглядел бы примерно так.

– Если вечером этот нищий будет сидеть в том же месте, – обернулся он к Йоко, – обязательно напомни мне, что я хотел с ним поговорить.

Она, привычная к заскокам гениального мужа, молча кивнула.

Всю дорогу от «Дакоты» до «Шератон-центра» черные ангелы в голове Марка молчали, и он осмелел. «Я все сделал правильно, – решил он, – вот они и отстали». Улыбка не сходила с его лица.

В номере он уселся за стол, положил перед собой лист бумаги и вывел на нем заголовок великого романа, который должен был прославить его на весь мир:

КАК Я НЕ УБИЛ ДЖОНА ЛЕННОНА

Но стоило ему написать последнюю букву, как солнце за окном в один миг зашло за тучу, в комнате потемнело и из ее углов, мягко снявшись с мест, потянулись к Марку черные тени.

– Ты что же это натворил, Маркуша, а? – взвыла одна, медленно кружась над его головой.

– Он не наро-очно, – вторила ей другая скрипучим фальцетом, – правда ведь, Маркибой?