Максим Дынин - О дивный Новый Свет!

И, наконец, для связи мы взяли с собой две любительских рации со «Святой Елены». Голос они передавали на дистанцию до семисот английских миль, или тысяча ста двадцати километров – более чем достаточно для связи с Александровом и Николаевом. Кроме них, у нас были дополнительные комплекты аккумуляторов и два зарядных устройства. В этот же вечер, мы связались по одной из раций с Виталей Дмитриевым на «Льве» – оказалось, что они уже подходят к Копенгагену и что все там нормально.

В тот же вечер – это время суток было понятием относительным, ведь ночи давно уже были белыми – отец Пафнутий провел молебен за успех нашего предприятия. А потом я, каюсь, практически не спал – не столько из-за волнения, сколько из-за ночи «акробатики» с одной прекрасной девушкой с бронзовой кожей. Я, наверное, впервые проснулся раньше нее. Я сходил в гальюн, где умылся и побрился, после чего, стараясь ступать как можно тише, вернулся к себе, оделся в приготовленную Эсмеральдой с вечера одежду, взял свои вещи, и приготовился уйти. Но тут я почувствовал на себе ее руки, она судорожно прижалась ко мне и горько заплакала, потом перекрестила меня и сказала:

– Иди, милый! А то я тебя не отпущу…

После чего повернулась к стене, громко всхлипывая. Но когда я к ней прикоснулся, услышал лишь:

– Прощай, любимый!

И я вышел, помолившись Господу за Лизу, за моего, наверное, всё ещё нерожденного ребенка, и за Эсмеральду, которая, как я понял в этот момент, больше никогда не будет моей.

Когда мы с ребятами высадились на форт-росском берегу, наши грузы и наши вещи уже были загружены в ожидающий нас караван, но Богдана еще не было. Где-то через полчаса подошли лодки с ним и его людьми, а еще через полчаса – как я записал в своем дневнике, второго июня 1600 года по новому стилю в семь сорок четыре утра по николаевскому времени – мы начали движение в сторону Великого Новгорода.

Леса вокруг нас были в основном хвойными, лишь изредка попадались лиственные деревья, чаще всего березы. Дорога была весьма монотонной; завтракали и ужинали мы на постоялых дворах, а обедали в трактирах рядом с путевыми станциями. Обрадовало меня лишь сообщение от Саши, что король Кристиан провел переговоры с людьми Столарма, результатами которых обе стороны остались довольны. В частности, Проливы теперь были закрыты для шведских судов, и Кристиан был готов прислать «ограниченный контингент» своих солдат для взятия Гётеборга. Впрочем, этого не понадобилось – на следующий день, Саша сообщил, что Гётеборг признал Столарма регентом и сдался без боя.

Богдан был несколько обеспокоен, увидев, как я говорю по рации, и даже перекрестил ее. Чтобы он не боялся, я устроил ему разговор с Тимофеем на Государевом дворе. Все было хорошо, разве что Тимофей папе долго рассказывал про то, как работают трактор и бульдозер. Хорошев посмотрел на меня и спросил:

– Княже, если бы я тебя не знал, я бы подумал, что вы чернокнижники.

– Богдане, в Америке много таких устройств. И работают они не от колдовства, а от земляного масла, которое горит внутри и заставляет механизм двигаться.

– Верю тебе, княже! Скажи, а ты не возьмёшь моего сына в свою Америку?

– Но тогда ты останешься совсем один…

– У меня еще двое есть, помладше. А Тимофей очень хочет посмотреть ваши края.

– Добро!

Седьмого июня с утра мы увидели вдали маковки Святой Софии, а через час были уже там. Новгород меня потряс своей красотой и обилием древних построек. Я когда-то читал, что Иоанн Грозный сравнял город с землей, но это оказалось поклепом – оставались и древние храмы, и стена вокруг Детинца, и Торговые ряды, и множество старых домов… Народ был незлобивый, почти все окали – а кто акал, был явно приезжим – и в языке было множество незнакомых мне слов.

Мы провели там три дня, и я решил сделать этот город одним из центров снабжения, ведь город купеческий, и осенью будет несложно закупить любое количество зерна. Богдан познакомил с начальником местной артели, те взяли задаток и принялись за работу. По словам Богдана, к нашему возвращению всё будет сделано – причем в срок. Кроме того, по просьбе Хорошева, я выделил для его местной усадьбы мешок картофеля – пусть выращивают, тем более, и климат, и почвы здесь еще больше подходят, чем в Невском устье. А Вася Любушкин, мой агроном, рассказал, как его выращивать.

Утром десятого июня мы пошли дальше. Дни были примерно одинаковыми – днем мы делали привал, обедали, потом, если рядом была речка, купались – чистота здесь была в чести, чем Россия так выгодно отличалась от немытой Европы. Вечером мы останавливались либо в одном из домов Хорошева – у него были городские усадьбы и в Новгороде, и в Вышнем Волочке, и в Новом Торге, и в Твери – либо в чьем-нибудь поместье, или на постоялом дворе. Изредка приходилось ночевать где-нибудь на поляне, но и здесь Хорошев был подготовлен – для всех нас предусматривались шатры. Я спросил его, почему бы ему не окружить лагерь повозками, как в моей истории это делалось на Диком Западе. Но он только посмеивался надо мной, мол, зачем? Его люди и так блюдут всю ночь.