Вадим Леднев - Свинцовые дни

Но в данном случае реакция превзошла все ожидания - Женька просто олицетворяла собой желание помочь ближнему.

- Что же делать? - с тревогой спросила она непонятно у кого.

- Так я и говорю... нет ли у тебя какой-нибудь одежонки... напрокат? Я только сгоняю и сразу верну в целости и сохранности! Еще и подарочек с меня.

- Точно! - хлопнула она себя по лбу ладошкой. - Чего я думаю, балда! Андрюшка же одного с тобой роста! И размерами вы, как будто схожи... сейчас что-нибудь принесу.

Она вылетела из кухни.

Вернулась минут через пять, и озабоченно сдув челку со лба, сунула мне тоненькую стопку.

- Вот! Парадное Андрюхино! Он на танцы в этом ходил.

В стопке оказались, аккуратно свернутые, чтоб не помялись, рубашка и брюки.

- Майку надо?

Я помотал головой, мол жарко. Не говорить же ей, что мне трусы не помешали бы.

- Да, жарища! - согласилась Женя, - С конца мая ни одного дождика.

Я хмыкнул. Знала бы она, что дождя не будет до самой осени - великая засуха поразила в семьдесят втором европейскую часть СССР.

- Ну-ка, примерь, - потребовала девушка, - Да не стесняйся, стеснительный какой, выйду я.

И действительно вышла.

Скинув злосчастные трикотаны и стянув через голову влажную от пота майку, я быстренько облачился в принесенное. Действительно оказалось впору. Но что это была за одежка. Светло-коричневые брюки в обтяг на бедрах, расклешенные от колен сантиметров на тридцать, внизу заботливо обшитые молниями, чтоб не шаркались об асфальт. И приталенная рубашка с огромным отложным воротником, вытачками на спине и узором из оранжевых огурцов.

Блядь, клоун и клоун! Первым желанием было вежливо отказаться, но затем я взял себя в руки. Ведь и вправду такое носили в семьдесят лохматых годах. С запада мода пришла, а наши умельцы ушивали и перешивали неказистый советский ширпотреб.

Я вышел из кухни и наткнулся на восхищенный Женькин взгляд.

- Класс! - она показала большой палец. - Андрюха еще и расстегивался чуть ли не до пупа, типа, так девчонкам больше нравится.

Глянув в зеркало, я обнаружил, две вещи: что прикидом своим напоминаю волка из "Ну погоди", и что на ноги тоже что-то надо одеть, не идти же в сланцах. Подняв глаза, я понял, что Женька следит за моим взглядом.

- И туфли тоже краской испачкал? - тон ее голоса при этом был немножко издевательский.

Андрюхины парадные туфли имели апельсиновый оттенок, толстую подошву и высокий каблук. Такие, мы в свое время называли копытами.

- Женюш... мне уже стыдно просить... но, не заняла бы ты мне...

- Что, и деньги краской испачкались? - лукаво улыбнулась девушка. Похоже, насчет ее наивности я несколько заблуждался.

После некоторого ожидания мне был вручен рубль. Настоящий советский рубль. "Рваный" как мы его тогда называли.

- Женечка - солнышко, ты прелесть! С меня презент!

- Не выдумывай, - покачала она головой, - ничего не надо!

Но взгляд ее при этом говорил: дурак будешь если поверишь.

Хотел было чмокнуть ее в гладкую щечку, но девушка ловко уклонилась, погрозив пальчиком.

Уже на пороге я вспомнил.

- Жень, а чей это кот, такой здоровый рыжий. В окно сегодня ко мне забрался.

- Кот? - она задумалась. - Рыжий? Нет у нас такого. У тети Марины с первого этажа есть кошка сиамская... злая такая. А кота нету. Может с соседних домов забрел.

На том и расстались.

* * *

И вот я на улице. На часах, которые я подвел по Женькиным ходикам, около двух. Я одет как попугай, в кармане у меня рупь, а в голове отсутствие четкого плана. Значит, буду действовать по наитию.

Наитие привело меня на автобусную остановку.

Зачем спрашивается?

И тут я понял зачем.

В школе у меня был закадычный друг Генка Скворцов. Мы знали друг друга с самого детского сада, правда, ходили в разные группы. А в школе попали в один класс и так и просидели за одной партой до восьмого, пока я не свалил в Новосибирск. Сперва переписывались, но потом, как часто бывает, наши контакты прервались и больше я его в той жизни не видел. А почему бы не повидать в этой?

Проблема была в том, что я не только Генкин телефон забыл, но даже где он жил, помнил весьма смутно. А чего вы хотите, пятьдесят лет как-никак прошло. В отличие от внешности, память реципиента ко мне не вернулась. Видимо, как это не обидно признать, я являюсь дубликатом того самого двадцати двух летнего настоящего меня, который только что закончил универ и поступил в аспирантуру.

Хотя, если рассудить, чего тут обидного? Обидно должно быть ему. Ведь это у него, молодого дурачка, впереди ошибки и трудности, а в конечном итоге крах всех надежд. А мне, старому пердуну, дана возможность снова стать молодым. Пусть неизвестно на какой срок, пусть даже на один день, но этим надо воспользоваться сполна и всласть покуролесить!