Александр Башибузук: Каторжанин

Офицеры сдержанно закивали и загалдели. Генерал что-то недовольно буркнул лейтенанту и ушел.

Тот зло скривился и крикнул солдатам, показывая на пленных русских.

— Заканчивайте с этими!

Но полковник из свиты генерала, вдруг резко развернулся и повелительно бросил лейтенанту.

— Вы ничего не перепутали, лейтенант Таэда? Вы собрались нарушить обещание господина генерала? Живо отпустить русских. Пусть заберут тело этого храброго воина и похоронят его по своему обычаю вместе с его оружием. Исполнять…

Таэда исполнительно козырнул, а потом бросил русским:

— Забирайте эту падаль и проваливайте. Живо!

Прозвучала команда на японском языке, солдаты притащили носилки, погрузили на них обезглавленного сержанта и ушли. Следом за ними убрался лейтенант.

Русские так и остались стоять, на их лицах читалась полная обескураженность.

Первым очнулся верзила в поддевке. Он подошел к парню, легко, словно пушинку, взял его на руки и прогудел уряднику.

— Пошли вашбродь, чегой стоять-то, ежели отпущают…

Старик вздрогнул, украдкой оглянулся, подобрал шашку с ножнами, и сильно прихрамывая поспешил за товарищем…

— Вы что, желудки, хотите жить вечно?..

— Дык, хоронить тащили, а он стогнуть начал, живой значитца, куды ж его в землицу. Человек то золотой, спас нас всех. Выходи, сестричка, Христом богом молю, ты же умелица, народишко молится на тебя…

— Кровавый крест бессмертен! Аркебузиры вздуть фитили!..

— Барышня, пожалуйста, не выходим мы его…

— Пики товсь, держать строй!..

— Милая, хучь на седмицу оставь его у себя, куда мы с ним, пропадет ведь…

— Я, великий кайзер Священной Римской империи Фридрихус Третий Габсбург, правом, данным мне…

— Мы токмо своих найдем и мигом вернемся, ей-ей, вернемся, не сомлевайся…

— Я, герцог Карл Бургундский, гроссмейстер ордена Золотого Руна, правом, данным мне, принимаю тебя…

— Хорошо, хорошо, пусть остается…

Пробивающаяся через багровый туман невообразимая мешанина голосов наполняла голову адской болью, каждое слово пронзало мозг словно раскаленное железо.

Из груди сам по себе вырвался надрывный вопль:

— Заткните-е-е-есь!!!

И голоса вдруг стихли, наступила благодатная тишина, со всех сторон начала подступать мягкая обволакивающая темнота, как вдруг громогласным эхом прозвучал торжественный речитатив:

— Король умер, да здравствует король…

А еще через мгновение темнота сменилась ярким ослепляющимся светом.

Вспышка заставила зажмуриться, но почти сразу же глаза вновь открылись.

Клочки алого тумана рассеялись, открыв…

Закопченный бревенчатый потолок…

Пучки сушеных растений на натянутых веревочках…

Узорчатая паутинка…

Рыжий усатый таракан, шмыгнувший в угол…

— Что за… — я снова зажмурился, с силой провел ладонью по лицу, а когда вновь открыл глаза, понял, что ничего вокруг не изменилось.

Небольшая комната, стены бревенчатые, сложенная из дикого камня печка, немудрящая мебель ручной работы: стол, лавки и даже что-то вроде комода. Рамки для сушки чистки шкурок, связка капканов, подбитые мехом лыжи, еще какое-то охотничье снаряжение.

На первый взгляд, обстановка напоминала промысловое зимовье.

Вот только висевший в углу белый докторский халат, пучки сушеных лекарственных растений и фонендоскоп на полке, немного выбивались их общей картинки.

И изящное дамское зеркальце на столе с маленьким томиком в переплете из тисненой кожи тоже.

— Больница? — я глянул на себя и обнаружил, что лежу в одном белье, на топчане застеленном потертой шкурой.

Шкура непонятной принадлежности, возможно с оленя или косули, белье из тонкого, но ветхого полотна, чистое и сильно застиранное. Обычное мужское нательное белье, чем-то смахивающее на советское армейское, но не на завязках, а на пожелтевших от времени костяных пуговицах.

Попробовал приподняться на локте и поморщился от тупой боли в боку. Не столько сильной, сколько неожиданной.

Задрал нательную рубаху и уставился на багровый рубец, спускающийся с левой стороны груди куда-то подмышку.

А это откуда взялось?

Рана уже затянулась, но швы еще не были сняли. Аккуратные, мастерски исполненные швы, правда исполненные обычной суровой ниткой.

При всем этом, я абсолютно не помнил, где и когда получил рану, не говоря уже о том, как сюда попал.

И самое главное, напрочь забыл, кто я такой есть.

Попытка вспомнить ничего кроме головной боли не принесла.