Саша Бер: Кровь вторая. Орда

— А почему ты раньше то об этом не подумала, дура?

Голос прозвучал, как в пустой бочке, что давил не только на уши, но и на нервы. Девка, психанув, вскочила и принялась прощупывать пальчиками стыки брёвен. Выдирать, где было возможно то, чем эти щели были законопачены, лишь бы добраться до крохотного, хоть какого-нибудь, источника света. Затем, основательно принялась за входную шкуру, пытаясь вытянуть край.

В конце концов, схватила черпак и принялась отчаянно рыть подкоп под входным проёмом, пока, орудие труда не раскололось. Каково же было её изумление, когда с неимоверным трудом, вгрызаясь в утрамбованную, жёсткую землю под входным проёмом, как «лбом об стену», она наткнулась на огромные брёвна, вкопанные под баней, притом вкопанные не горизонтально, а вертикально вниз. Это был конец, не только для неё, как «землекопательницы», но и как для девочки Райс, как таковой. Рыжая взвыла от безысходности и психологически сломалась.

Впав, в какую-то необъяснимую прострацию, перестав есть, пить, спать, ходить в туалет, она, просто лежала на боку, уже ни о чём не мечтая, ничего не желая. Просто лежала и всё, тупо перебирая в голове, даже для неё непонятные мысли. Как долго прибывала в этом отрешённом состоянии, Райс не помнила, но ей это, показалось вечностью…

Вывел девку, из этого состояния оцепенения, гулкий протяжный звук от входа. Она не пошевелилась, а лишь приоткрыла глаза, устало поглядев в том направлении и только, когда распахнулась входная шкура и в её темницу хлынул яркий, до рези в глазах, свет, встрепенулась и поднялась на локте, щурясь и стараясь рассмотреть кого-нибудь.

Проём был пуст. Вернее, он, представлял из себя, неописуемой яркости, огромное пятно света, за которым, ничего невозможно было разглядеть и Райс поняла, что никто к ней не войдёт и это, просто приглашение выйти. Царская дочь, медленно вылезла из шкур и прикрывая глаза ладонью, вышла в нестерпимо болезненный внешний мир, резавший глаза до головной боли и навалившийся, оглушающим гулом птичьего ора, на бедные уши.

Выйдя из бани, пленница ещё долго щурилась и прикрывалась, пока не смогла различить сквозь пелену слёз, хлынувших в глаза, трёх вековух, стоящих перед ней. Одетые во всё белое, с седыми, как снег, распущенными волосами и длинными белыми посохами в руках, они стояли молча и внимательно смотрели на голую Райс, как будто, чего-то ожидая.

Зрение постепенно обвыклось. Хоть и приходилось, всё ещё щуриться, но ярица, уже могла их разглядеть детально. Вековухи стояли хмурые, если не сказать злые, но её это, почему-то не встревожило.

— Сколько времени я просидела взаперти? — неожиданно спросила Райс, измождённым голосом, лишённым какой-либо интонации.

Ей ответили, но не сразу, а через довольно длительную паузу.

— Сколько положено. Две седмицы.

— Всего две седмицы? — тут же взорвалась в изумлении, в первом эмоциональном проявлении, бывшая узница, которая была уверена, что просидела там, не меньше двух лун.

Но вместо того, чтобы ответить на её экспансивную реакцию, одна из вековух, задала встречный вопрос, жёстко и зло:

— Что ты решила?

Царская дочь, тут же осеклась, даже дёрнулась, будто от пощёчины, не понятным образом успокоилась и ответила первое, что пришло ей на ум, даже удивившись сама себе:

— Мне надо учиться. Очень многому надо учиться. Я ещё, ни к чему не готова.

Эх, знала бы тогда Райс, что ответь она, как-то по-другому, может быть, тогда, всё для неё и закончилось бы.

Голая, измождённая девка уронила голову, потупив взгляд и увидела, как к ней босыми ногами, подошла одна из ведьм, ведуний или колдуний, для неё они были, «всё в одном мешке», рыжая их не различала. Вековуха, погладив мученицу по голове, что-то воткнула ей в волосы. Это было последнее, что Райс запомнила…

Царская дочь, буквально вырвалась из цепких щупалец жуткого сна, где какие-то сволочи, топили её в поганой лохани, до верха полной нечистот. Рыжая, резко распахнула глаза в ужасе, задерживая, как и во сне, дыхание, в панике озираясь по сторонам.

Какое-то время, глаза, отключившись от ничего не понимающего сознания, лихорадочно метались и выхватывали отдельные фрагменты нереального окружения, которые никак, как в испорченной мозаике, не складывались у неё в голове, в полную и целостную картину.

Бревенчатый потолок, через щели которого проникал слабый свет, земляные стены и море нечистот, с кишащей белой коркой на поверхности, в котором она болталась, по груди. Распахнутые глаза защипало, и они тут же ответили защитной слезой. Одуревшая девка, учащённо задышала одним ртом, тут же сглотнув, рвущуюся наружу, рвотную массу и опять задержав дыхание, крепко зажмурила глаза, от чего, по щекам выкатилось две слезинки.