Владимир Сухинин - Виктор Глухов. Книги 1-11 [Компиляция]

— Имя! Фамилия!

— Ирри Аббаи.

— К какому сословию принадлежишь?

— К баронам.

В его глазах блеснул огонек интереса.

— Откуда родом?

— С Роомшталя, ваша почтительность.

— Судимости были?

— Нет, ваша почтительность, дэры миловали.

— Врет он, ваша почтительность, он с понятиями, — встрял конвоир. — Три ходки у него.

— Что скажешь? — Барин приоткрыл глаза и уставился на меня.

— Ходки были, но до суда дело не доходило, ваша почтительность.

— Не доходило, — задумчиво повторил он. — Почему?

— У меня были смягчающие обстоятельства, — спокойно ответил я.

Мы понимали друг друга. Чиновник и бандит — это почти одно и то же. Только один прикрывается служением государству, а другой берет свое от жизни, не заморачиваясь этим. Они входят в касту уважаемых людей. Рано или поздно оба оказываются на скамье подсудимых.

Барин усмехнулся:

— За что задержан, знаешь?

— Нет, ваша почтительность, не знаю. Буду признателен, если сообщите мне.

— Проступки твои тяжелые, — сурово произнес он, и я понял, что начался торг. — Переход улицы в неположенном месте — это раз. Пьянство и сон в общественном месте — это знаешь что? — Увидев мой отрицательный кивок, сообщил: — Это бродяжничество. Документов у тебя нет. Ты опасный асоциальный элемент. Все вместе потянет на один год каторги или полгода службы в доблестных вооруженных силах империи.

То, что год каторги заменялся полугодом службы в армии, говорило мне, что там столько не живут. Кроме того, мой сокамерник бродяга говорил, что за мои проступки дают неделю исправительных работ.

— Ваша почтительность, максимум, на что я могу рассчитывать, это неделя исправительных работ, — без всякого почтения ответил я. — Но я хочу получить освобождение, приложив смягчающие обстоятельства.

Барин с полицейским переглянулись.

— Законы, значит, знаешь? — Барин откинулся на спинку кресла и уселся поудобнее. — А знаешь ли ты, червяк, что закон здесь я? Как прикажу, так и будет. Захочу — отпущу тебя, захочу — служить отправлю. А там ты дней через двадцать сдохнешь.

— Знаю, — спокойно ответил я, — поэтому хочу приложить смягчающие обстоятельства.

Барин некоторое время рассматривал меня с интересом в блеклых серых глазах.

— Ну прикладывай, — усмехнулся он.

Я полез в сумку, нашел золотые серьги и положил их на стол перед полицмейстером. У того вытянулось лицо. Он ошарашенно посмотрел на серьги с изумительными изумрудами и, сглотнув слюну, перевел взгляд на меня. Потом набрал в грудь воздуха и завизжал:

— Констебль! Почему задержанного не обыскали? А если у него в сумке пистоль?

— Никак нет, ваша почтительность, — испуганно и запинаясь, начал оправдываться мой конвоир. — Задержанный обыскан. Ничего подобного у него не было. А сумка была пуста.

— Как это пуста?! — возмутился я. — Там было сто дэриков и золотая цепочка с кулоном. Все это пропало, — убитым голосом сообщил я.

— Ах ты, крыса! — еще громче завопил барин, сорвавшись на фальцет. — Дэрики отдал, а цепочку присвоил?

— Никак нет, ваша почтительность! Задержанный был хорошо обыскан. Ничего подобного у него не было. — Констебль стоял вытянувшись в струнку, не шевелясь.

— Как это не было?! — вновь возмущенным голосом заговорил я. — Там были мои фамильные драгоценности, доставшиеся мне в наследство от безвременно почившей бабушки.

— Чтобы к вечеру цепочка лежала у меня на столе, — стукнул кулаком по столу барин, — иначе пойдешь под суд как вор. Ты понял меня? — привставая, заревел он.

— А чего ждать до вечера, ваша почтительность, — подзуживал я. — Цепочка у него в кармане штанов. — Затем вышел в режим ускорения, засунул полицейскому цепочку в карман и вышел из ускорения, встав с безмятежным видом.

— Подойди! — тихо приказал констеблю барин. Тот послушно приблизился. — Ближе, — прошипел начальник, и мне почудилось, что в комнате появился удав Каа, вот сейчас он скажет: "Еще ближе, бандерлоги". Но вместо этого я услышал: — Выворачивай карманы!

Полицейский с обиженным видом стал выкладывать все, что у него было в карманах. Перочинный нож, завернутый в бумагу бутерброд с колбасой. Пачка папирос. Мелочь монетами, и среди нее блеснула цепочка.

— Крыса! — выдохнул барин и с размаху ударил констебля по лицу кулаком. Видимо, он в этом деле поднаторел. Удар свалил полицейского с ног.

— Твое? — повернул ко мне красное лицо полицмейстер.

— Это смягчающие обстоятельства, ваша почтительность, — отозвался я и скромно потупился.