Александр Чернов - Флагман владивостокских крейсеров [≈ Чемульпо-Владивосток (СИ) с 4-ой главы 2-ой части до окончания] [litres]

Поведение Руднева и Стеммана после оплеух было диаметрально противоположенным: если Руднев рычал и матерился, то Стемман был абсолютно невозмутим и спокоен. Позже, во Владивостоке, младший штурман «Богатыря» Бутаков долго пытался доказать в компании офицеров, что явственно слышал, будто Руднев кричал что-то про «котенка, к которому приходит песец». Естественно, ему никто не поверил, и господа офицеры, сами не дураки поругаться, дружно высмеяли эту «прикладную зоологию»…

Петрович уже было набрал воздуха, чтобы проорать приказ: «Затоптать гадскую груду японского допотопного металлолома в воду по самый клотик!» Но Стемман успел первым.

– Всеволод Федорович, пожалуй, вы абсолютно правы, – спокойно и невозмутимо, даже с ленцой, произнес Стемман. Как будто вокруг него не разрывались снаряды, а на рострах не разгорался пожар, вызванный очередным попаданием невесть как прилетевшего с «Хасидате» снаряда, – утопление сего антиквариата не стоит риска дальнейших повреждений «Богатыря». К тому же, думаю, что головной получил достаточно, чтобы больше беспокоиться о своем выживании, чем о преследовании нашего трофея. Прикажете снова разорвать дистанцию?

Руднев медленно выдохнул, вдохнул снова. И слегка успокоившись, произнес:

– Да. Пожалуй. Отрывайтесь. А потом давайте спокойно, без лишнего напряга, с дальней дистанции еще раз объясним нашим японским коллегам, что вдвоем им лучше не пытаться нас преследовать. Если опять полезут, тогда еще раз пойдем им навстречу, но терпеть их огонь сейчас, когда поотставшая пара вышла из тени флагмана, нам и вправду ни к чему. К повороту! И… Александр Федорович, спасибо, что не дали мне поддаться азарту.

– «Лена» ворочает на нас! – неожиданно донесся до них голос сигнальщика, который, как-то кривовато привалившись к броне, продолжал наблюдать за горизонтом в бинокль через прорези рубки. После боя он едва доплелся в лазарет, зажимая проникающую рану в боку и шатаясь от изрядной кровопотери. На вопрос лекаря: «Голубчик, что же ты раньше-то не пришел?», теряя сознание, матрос ответил: «Стыдно пост во время боя бросать…»

Позже, во Владивостоке, при разборе выхода в море, командир «Лены» лейтенант Рейн пытался убедить Руднева, что он близко к сердцу принял впечатляющий взрыв, имевший быть место, как ему показалось, на корме «Богатыря», и последовавший за этим пожар. Но Руднев, безжалостно разложив по косточкам его поведение, показал, что на самом деле лейтенанту наскучило просто конвоировать пленный пароход. Он пошел на прямое нарушение приказа «в бой не ввязываться», а затем предпочел «не разглядеть за дымом» поднятый на фок-мачте «Богатыря» приказ «вернуться к охраняемому транспорту». После чего нагло пристроившись в кильватер крейсеру, открыл огонь из своих 120-миллиметровок.

Действия «Лены» окончательно утвердили японского адмирала во мнении, что после того как соотношение сил изменилась с «три к одному» на «два на два», бой лучше прекратить до подхода поотставшего броненосца. Но «Чиен-Иен» до заката так и не успел приблизиться на расстояние ведения огня, а в темноте Катаока предпочел отвернуть и сопроводить в Сасэбо искалеченную «Ицукусиму» всем отрядом. Ночная схватка – это лотерея. Более быстрый и маневренный «Богатырь» и даже «Лена» имели больше шансов всадить мину в видимый на закатной стороне горизонта «Чиен-Иен», чем получить от него двенадцатидюймовый снаряд, оставаясь на фоне темного неба восточной части горизонта. По прибытии в Сасэбо «Ицукусима» заняла док на полтора месяца. «Богатырю» потребовался недельный ремонт с заменой стеньги мачты, одного шестидюймового орудия и восстановление палубного настила, проломленного упавшим рангоутом…

По итогам разбора данного боестолкновения командир «Лены» был «сурово наказан». Его перевели из временных командиров «Лены» в постоянные. Кроме того, Руднев отправил по команде представление на повышение этого, по его выражению, «долбаного Нельсона» [14] Как известно, однажды Нельсон, не желая выполнять приказ вышестоящего адмирала, приложил подзорную трубу к выбитому глазу и «честно» сказал, что не видит сигнала к отступлению. в чине до кавторанга и заодно на Станислава 3-й степени. А в кругу офицеров Владивостока стало ходить высказывание контр-адмирала по этому поводу: «Любой, выполнивший мой приказ и уклонившийся от боя, заслуживает меньше уважения и поддержки, нежели тот, кто, нарушив таковой, в бой ввязался и победил…»