Вилена Смирнова - Запутанные нити. РАК - умереть нельзя измениться

– Знаете, хочу вас предупредить – вас ждут непростые времена. Будет тяжело, и больно, и страшно. Есть то, что никак не будет подчиняться, а будет постоянно выходить из-под контроля. Будут ожидания результатов и наверняка длинные периоды, когда их не будет.

Кроме того, я не смогу гарантировать, что мое состояние будет ровным и бодрым. Скорее всего, я буду проходить разные этапы, буду проваливаться, могу быть несдержанной и попросту грубой, наверняка буду периодами отчаиваться, грустить и плакать.

Вы тоже пройдете свои фазы. Будет и фаза вины – сначала вы посмотрите на себя, потом начнете винить кого-то. Или наоборот.

Я хочу, чтобы вы были готовы. И… предостеречь вас в этом не могу – бессмысленно. Наоборот, пройти надо все «остановки», чтобы выйти в другое качество. Просто обратите на это внимание – не застревайте. Вины тут нет. Хотя будет очень хотеться ее куда-то набросить.

– То есть ты все себе решила, – всколыхнулась мама. – Ты себе все предписала, назначила и убеждена, что все у тебя есть? Так вот – и это я тебе говорю: ничего у тебя нет, никакой гадости нет и быть не может!

– Я ни в чем не убеждена – ни в том, ни в этом. … допускаю все – может быть все, что угодно. Лучшее сейчас – обнулить любые ожидания. Убрать надежды, не мечтать и не делать вид, что это приснилось.

«Я не буду закрывать глаза на то, что уже есть. Я реально не понимаю, из какого перепуга в это вписалась….

Но если у меня обнаружат рак, я хочу их подготовить. И дать инструкцию – как со мной обращаться, чтобы силы расходовались грамотно.

Первое, что сейчас будет мешать, – убеждать меня, что все закончится хорошо. Ну… потому что ничего нет или потому что я сильная и все смогу… Сейчас это спасительное «хорошо» будет не к месту и только вытянет силы. Все закончится – это то, что я знаю. Когда-то закончится.

Дальше – апелляции к моей воле, разумности, удачливости и т. п. Я не смогу гарантировать, что все мои последующие проявления будут образцово-показательными. Не хочу, чтобы это причиняло боль моим родным, но настала пора, когда проявится то, что есть на самом деле.

Еще – моя ответственность. Или чувство ответственности. Я не смогу отвечать за их состояние и чувства. Как и они за мои. Мне придется поискать, где зона моей ответственности заканчивается.

И прямо сейчас я не знаю, за что я реально могу отвечать. Но не смогу регулировать свое поведение так, чтобы им было спокойно.»

– Мне сейчас тяжело, но вам наверно будет еще тяжелее. Я готова вас поддержать, но больше, видимо, не смогу решать за вас ваши проблемы и всех «выравнивать».

– А может уже и хватит? – голос мамы был металлически-уверенный. – Хватит за кого-то, займись собой и нечего тут о нас переживать. Ты – самое главное. Все с нами будет в порядке.

Похоже, я впервые в жизни себе позволяю быть… Просто позволяю.

Приехали в Мечникова. Знакомый маммолог-онколог задает сакраментальные вопросы:

– Сколько выращивали? Что делали все это время? Почему не обратились сразу?

Говорю, как под сывороткой правды – все как есть. Не выращивала, а сразу нашла в том самом виде, как сегодня. Что делала – жила, как получалось, без оглядок на эту штуку. И сразу – это когда? И мне ужасно не хочется сейчас оправдываться-объяснять-обосновывать. Зачем? Какая разница? Я ведь здесь, и пытливые пальцы доктора выщупывают-выманивают-вымеряют то, что позднее будет вырезано.

– Я так понимаю, что Вы девушка сильная… тут 50 на 50. Определить это можно уже во время операции. Мы делаем срочную гистологию, если что-то находим, продолжаем операцию. Нет – значит зашиваем и отпускаем Вас.

Диша начинает деловито интересоваться, каким образом и насколько велики шансы, можно ли сделать гистологию сейчас и т.д.и т. п.

Разговор идет как-то в стороне от меня. Пожалуй, втыкаюсь я на ровненькой такой фразе доктора:

– Бывает, что уже на операции приходится удалить все. – смотрит на меня, ловит мое втыкание. – Вас спросить мы уже не сможем, поэтому Вы подпишите документы перед операцией.

21.02.2015 Г.

Я не знаю, откуда это прет. Но это реальное чувство вины. Хотя прямо никто не виноватит. Однако есть подтекст, я его чувствую. Пытаюсь разобраться – туго. Это что-то такое: раз ты здесь, значит априори виновна. А мы теперь строго, но справедливо будем исправлять то, что ты натворила.

Это как вазу дорогущую разбить в детстве – никто не убьет, конечно, но этот сокрушенный вид, с которым сметаются осколки… Или когда уколы пенициллина в детстве от пневмонии делали. Бабушка с медсестрой так про меня разговаривала: «Вот что натворила – третье воспаление легких!» И я готова была терпеть еще лишних десять уколов и не признаваться, что мне страшно, лишь бы «искупить», исчерпать, исколоть это дурацкое чувство.