Олег Соловов - Ноткат. Хороша ли жизнь без взяток

Оппозиция внепарламентская:

– Распространяемые слухи о скором волшебном прекращении коррупции запущены, скорее всего, самими коррупционерами. Наверное, им не хватает денег на Рождественские подарки, и они хотят резко активизировать процесс.

– Кто-то, тиражирующий сказки про Золотую Рыбку, просто смеется над нами, отвлекает от реальной борьбы с взяточниками.

– Это яркое свидетельство беспомощности власти. Нынешний президент начинал с жалких слов: надо что-то делать с коррупцией. А сейчас у Золотой Рыбки помощи просит. Устроит она ему все по щучьему велению…

Появились и комментарии из недр Единой Страны. Первые лица в партии власти отмалчивались, высказывались мало информированные: мы и так активно работаем на эту тему, не стоит ждать милости от Бога и пить непонятную сыворотку, надо заниматься реальным делом, совершенствовать законодательство и помогать пенсионерам, чем мы активно и занимаемся.

Как всегда нашлось что сказать и Чирковскому:

– Я присоединяюсь, я – против взяток. Я и так давно не беру. Раньше, до стабилизации, брал щенками, теперь – нет. Ни котятами, ни поросятами. А суперлучами облучайтесь, я советую! Они не только от взяток отучают, но и потенцию повышают. Облучить всех принудительно, не станет коррупции и рождаемость подскочит. Тогда мы и китайцам нос утрем. Всех чиновников на облучение!

Заявления коммунистов как всегда не отличались оригинальностью: надо не на Золотую Рыбку или лекарства надеяться, а посадить взяточников в тюрьму и сформировать правительство народного доверия.

Высказалась и церковь: Золотая рыбка приятный персонаж из хорошей детской сказки. Но когда взрослые политики на нее уповают – это пахнет уже язычеством. Господь помогает глубоко верующим. И еще: на Бога надейся, сам не плошай. Наказывающий пороки людской суд должен стать столь же неотвратимым, как и Суд Божий.

Обсуждение постепенно становилось живым и массовым, но при том мало кто воспринимал прекращение взяток всерьез. Говорили как не о себе и не про здесь. Юмористы веселились. Журналисты язвили. Чиновники не проявляли никакой реакции. Пережившие много всяких компаний, они Золотой Рыбки и прочего пустозвонства не боялись. Лишь гаишники и другие мелкие взяточники использовали ее как новый повод для завязывания взяточного разговора: «Вы знаете, с 10.11. будет по все строгости», – звучало с иронией. А последующее: «Пока еще…» многообещающе и предлагающе.

Если бы Юстас был секретным агентом и сидел бы в Москве, его шифровка в Центр, в Берлин Алексу наверняка содержала бы слова «страна не совсем в адеквате, все веселятся, при том некое смутное ощущение беды витает в воздухе». Впрочем, доктор экономических наук Юрий Потемкин, в товарищеском общении с немецким коллегой Александром Диттером Юстас находился в Берлине. Пользуясь гостеприимством Диттера, которого он называл Алекс, Юстас изучал германский опыт работы саморегулирующихся организаций в строительстве. Работа увлекала Юстаса и он мало интересовался происходящим на родине.

Первые проявления отмены взяток утром 10 ноября были малозаметными.

Все было вроде как всегда. Начинался обычный день приема взяток от посетителей. Таких дней в рабочей неделе Василия Модестовича Гребенюка было два из пяти, и дни эти обычно были приятными. Радовало душу почтение со стороны посетителей, а подношения сулили и осуществление многих материальных приятностей. Но сегодня он пришел на работу чуть раздраженным. Негатив был связан с крепко и подробно застрявшим в памяти ночным сном. Сон жизненный, на очень привычную тему. К Василию Модестовичу пришел старый, ставший почти приятелем клиент. Гребенюк обращался к нему «дружище», брал у него не пересчитывая, и подписывал не читая. И в этот раз дружище отдал деньги, а Василий Модестович подмахнул бумаги. Вторым посетителем был незнакомый, с ним пришлось поработать. В документах имелись некоторые не очень существенные недочеты. Был бы повод – можно было бы на счет их зажмуриться. И добрый чиновник готов был к тому, ожидая от посетителя должного сигнала. Но тот молчал. Василий Модестович собрался привычным образом поощрить его: «У вас тут в документах ряд проколов. Конечно, можно было бы и пойти вам навстречу…», – завершая фразу многозначительной паузой. И он начал это говорить, но к моменту, когда закончил первую часть фразы розовый здоровый румянец на его лице сменился на пунцово-красную окраску. Концовку он выдал совсем другую: «Я не могу это согласовать». Посетитель, услышав про «ряд проколов», потянулся рукой в нагрудный карман пиджака за конвертом, нащупал его, но услышав «не могу» замер. Со стороны могло показаться что от «не могу» ему стало плохо и он держится за сердце. Но Гребенюк проявил иную реакцию. Увидев движение посетителя он потянулся было привычным жестом открыть папку, в которую принимал подношения. При том он услышал, как кто-то произнес его языком неуместную фразу про «не могу». Удивление стало еще большим, когда обнаружилось отсутствие на столе привычной папки. Еще полчаса назад была, сегодня туда конверт лег – и вдруг нет ее. Василий Модестович вспотел, впору и ему за сердце хвататься. А посетитель тем временем начал блеять. С виду совсем не мальчик, все понимать должен, а понес что-то об исправлении недочетов в документах, в чем просил подсказать и помочь. В общем-то слова эти были правильные, ритуальные, именно после них Василий Модестович обычно снисходительно разрешал оставить документы для более внимательного рассмотрения, или если действительно следовало что-то исправить давал конкретные, дельные советы. Но на сей раз просьба не дополнялась конвертом, и вызвала совсем иную реакцию.