– Повинуйся! Повинуйся мне! Служи! Служи!
– Хватит тут цирк устраивать! – грубо сказал Лобанов, со страхом ощущая, как цепенеет тело, и руки наливаются свинцом. С трудом повернув голову, он заметил подбегавших друзей – Искандера, Эдика, Уахенеба. – Помогайте! – еле выговорил он непослушными губами, словно онемевшими на морозе.
Контуберний выстроился за его спиной, набычил шеи, устремил взгляды на коленопреклоненного Зухоса.
Сергий с облегчением почувствовал, как отпускает его чужая воля. Понял это и Зухос. Яростно взвизгнув, он вскочил и кинулся на Роксолана, скрючивая пальцы. Лобанов уловил исходящую от него злобу, но и отчаяние чувствовалось, и страх. А вот силы не было, отсутствовало тяжкое, липкое ощущение подавления, потери себя – друзья общими усилиями «гасили» Зухоса.
Сергий легко увернулся от выпада, перехватил «Того-Кто-Велит», и отбросил к мачте. Глаза Зухоса расширились, он словно провидел участь свою.
Лобанов сконцентрировался, и провел удар, который кельты называли «геройским изгибом острия копья» – сложил пальцы руки в наконечник и пробил Зухосу грудь, разрывая кожу, ломая ребра. Сердце «Крокодила», полное крови, лопнуло. Брезгливо выдергивая пальцы, Сергий отступил назад, и Зухос рухнул ему под ноги. Рухнул с застывшим на лице выражением ненависти. Лобанов безразлично глянул на «Того-Кто-Велел», и отвернулся, переводя дыхание.
– Все! – выкрикнул Эдик. – Все! Зухос – капут!
Яркая луна высветила всю палубу. Труп Того-Кто-Велел отбрасывал самую короткую тень. Но самую черную…
Весь следующий день Сергий провел в беготне. Ситагогу оставили у причала, и купец, разрываясь между жадностью и чувством благодарности, не знал, какую дать награду «перехватчикам». Лобанов отмахнулся от него, и торгаш не был в претензии… Труп Зухоса унесли, и тут же установили несколько сходен. Рабы-грузчики, выстроившись цепочками, потащили на ситагогу амфоры, полные зерна.
Сезий Турпион сиял, и тут же поволок Роксолана к префекту Египта. Тот спал, и сильно разгневался на своего секретаря-корникулярия за раннюю побудку, но известие о гибели Зухоса мигом взбодрило префекта. Лобанов удостоился аудиенции, был обласкан и покинул Цезареум с увесистым мешочком.
Золотые динарии честно поделили, после чего контуберний получил увольнительную. Эдика Сергий заметил под ручку с Суламифью, Гефестая утащила Сара… Куда и с кем делся Искандер, Роксолан не приметил. Очень возможно, что Тиндарид засел в Библиотеке…
А Сергий весь день шатался по городу, пялился на достопримечательности, заходил в храмы, гулял по парку Панейона – бездумно, бездельно, не тревожась ни о чем. Все страшное и опасное будто смыло с души.
Под вечер он вернулся в Регию, послушал одинокое эхо, заплутавшее в переходах, и вышел в Алебастровый зал. Здесь его ждала Неферит. На паллакиде был легкий хитон из полупрозрачного виссона, заколотый на плече золотой фибулой в форме скарабея, волосы уложены в высокую лемнийскую прическу, ножки обуты в изящные сандалии – прелесть!
– Весь город гудит о победе над Зухосом, – проговорила паллакида, – хотя никто не знает, что одолел его ты. Тебе не обидно?
– Нет, – улыбнулся Сергий. – Служба у меня такая…
Девушка подошла ближе, прижалась, поцеловала – и отстранилась. Сладко улыбаясь, Неферит подняла руки к волосам. Ее тонкие пальцы перебрали «девичью прядь» и расплели ее. Лобанов сглотнул от волнения.
Неферит коснулась фибулы и расщепила ее. Легкий хитон мягко опал на пол, красиво обтекая девичью фигуру.
– Иди ко мне, – послышался нежный, вздрагивающий шепот. И Сергий не воспротивился искушению.
Рим
– Дома! – ухмыльнулся Эдик, выходя на широкую и прямую Альта Семита.
Сергий улыбнулся и оглядел контуберний. В Египет они отъезжали с пустыми руками, а возвращались с кладью. Гефестай тащил столик из черного дерева, инкрустированный слоновой костью и лазуритом. В руках у Чанбы была древняя ваза с именем Маат, выточенная из горного хрусталя. Искандер накупил папирусов в тубусах – там были и рассказы о путешествиях в дальние страны, и стихи, и мифы, и сказки. Уахенеб на пару с Кадмаром волокли тюк, набитый обновками, а Регебал с Акуном несли картину – старинный эллинский живописец изобразил на ней Таис Афинскую, поджигавшую Персеполис.
У одного Сергия руки были свободны, все его приобретения умещались на теле – к поясу были пристегнуты ножны с кинжалом из черной бронзы, а на шее болтались два амулета – уджат и тьет, ключи от первой и второй дверей на Пути Истины.
Читать дальше