Тимур Максютов - Нашествие [litres]

– Да, он что-то говорил про гибель мира. Того, что будет через восемьсот лет, откуда меня сюда принесло.

– Нет, там как раз всё в порядке. Он лгал. Силы, за которые старается Барсук, проигрывают по всем фронтам. Потому его и закинули сюда, чтобы повернуть историю на другой путь. Мы нашли письменный договор между Фридрихом и начальством Барсука. Император поклялся немедленно после воцарения над Европой принять ислам. Такие дела.

– Погоди, как же? Он же наоборот рассказывал. По крайней мере, я так понял: они там еле отбиваются от южан…

– И это – ложь. Знаешь, откуда прозвище «Барсук»?

– Ну, зверь такой.

– Нет. Бармак Сугыш – «Перст сражающегося». Так у них называется стратегическая разведка. Сокращённо и получается «Барсук». А шрамы на лице – последствия ритуала «Возрождение ифрита». Потому и папский престол мечтал уничтожить, чтобы выбить из-под католической веры основание.

– Откуда тебе это известно? И ты освободишь меня наконец?

Тамплиер промолчал. Наклонился, поднял половинки бронзового браслета. Прошептал:

– Вот и последнее препятствие устранено. Дрот сработает.

– Что? – не расслышал Ярилов.

– Видишь ли, брат мой. Все опасности, которые нам с таким трудом удалось избежать, возникли лишь после твоего появления. И пока ты существуешь – они могут вернуться. Мне очень жаль, поверь. Но долг – превыше всего. Я исполню присягу.

Анри достал из-за пазухи серую заострённую кость. Ярилов узнал: таким дротом его пытался убить Хранитель Времени в Шарукани почти двадцать лет назад. И именно Анри спас тогда…

– Именно я спас тебя тогда, Дмитрий. Был уверен, что ты не сделаешь ничего дурного, и закопал дрот в степи. Хорошо, что отметил место. Ты представляешь опасность: это не твоя вина, как не виноват лежащий на крыше камень в том, что он может упасть и убить. Но во избежание страшных последствий камень лучше убрать. Прощай, брат.

Тамплиер ударил костяным острием в сердце. Ярилов улыбнулся облегчённо, будто наконец-то освободился от жуткого груза.

В небе без единого облака пророкотал гром.

Дмитрий вздохнул и закрыл глаза. Кожа его стремительно начала бледнеть, пока не стала абсолютно белой, как свежий ноябрьский снег. Струи крови из раны посветлели и превратились в прозрачные ручейки. Дрот треснул – и рассыпался. Со стула срывались чистые капли и падали на каменный пол, звеня, как весенняя капель где-нибудь под Рязанью. Анри горько вздохнул. Поднялся. Вытащил меч, отсалютовал над пустым рубищем и валяющимися под стулом стоптанными сапогами.

Вышел на улицу. Оруженосец увидел, нахмурился:

– Вы опоздали, синьор, что совсем на вас не похоже.

– Пришлось немного задержаться, Роман. Зато завершил тяжёлое, но нужное дело. Даже два.

– Поздравляю вас, командор. Давайте поторопимся, корабль в Яффу отходит совсем скоро.

Пошагали. Оруженосец на ходу рассказывал, что даже задремал во время ожидания и ему послышался голос отца, с которым они расстались тринадцать лет назад.

– Скучаешь по нему?

– Да. Хотя даже забыл, как он выглядит. Только руки, запах. И волосы: рыжие, сверкающие на солнце.

– Твой отец был достойным человеком, настоящим рыцарем. Таким можно гордиться.

– Почему «был»? Может, он ещё жив.

– Да, Роман, ты прав. Твой отец жив, даже не сомневайся. Просто он жив не здесь.

Командор ордена Храма и его оруженосец скрылись в шумной портовой толпе.

Синие волны Последнего моря шипели на нагретых весенним солнцем камнях и слушали, как ветер поёт про героев, походы и верность долгу.

Сентябрь 1242 г., Великая Степь

Белые облака спешили на запад, словно бесчисленные стада овец – в свою кошару с алыми стенами заката.

Кони ступали тихо, и нукеры отстали, чтобы не мешать сокровенному разговору. Хан и его верный полководец ехали стремя в стремя.

– Знаешь, нойон, я часто вспоминаю слова Иджима, сказанные при тайной встрече под Новгородом.

– Может, зря мы его послушали? – прищурился Субэдэй. – И надо было взять последний город урусутов?

– Нет, он был прав. Пора взрослеть, становиться настоящей Империей. Превращаться из жестокого и бестолкового подростка в зрелого и рачительного мужа. Нельзя своей же рукой сжигать города, которые принесут доходы стократно, если останутся процветающими. И нельзя истреблять людей, которые и есть главное богатство государства.

Поднялись на холм: внизу изгибалась синяя лента Итиля; желтеющие в предвкушении осени луга сверкали тёмным золотом, и паслись в них кони, блестя сытыми боками.