Сергей Шхиян - Ангелы террора

— Я же сказал, что такого не помню! Зачем вы меня перебили, я говорил архиважные мысли! Разумная воля! Очень хорошо сказано. Впрочем… вы говорите, что студента ликвидировали позапрошлым летом, это значит в 98 году? Студент-технолог? Такой растрепанный, с крестьянским лицом? Сын крестьянина? Да, что-то такое припоминаю. Впрочем, вам-то зачем это знать? Вы все равно отсюда живыми не выйдете! Нападение на жандармского офицера с целью убийства из мести! Это бессрочная каторга или виселица. Я давно ждал такого случая! Прекрасный способ обратить на себя внимание начальства! Завтра все московские газеты напишут о моем подвиге: «Жандармский полковник самолично»…

Что сделал «самолично» полковник, я узнать не успел. Нестеренко закричал низким сдавленным голосом и бросился на своего бывшего начальника. Прохоров резко повернулся к нему и, вскинув наган, нажал на спусковой крючок. Однако, ничего, как и следовало ожидать, не произошло — паркетный офицер, перед тем как выстрелить, забыл взвести курок.

Надзиратель был страшен в своем необузданном гневе. Половник, тоже не мелкий мужчина, не сумел даже толком защититься. Обезумевший отец вцепился ему в горло, и они оба рухнули на пол. Прохоров еще хрипел, пытаясь вырваться из рвущих горло, душащих сильных крестьянских пальцев, но тут, как говорится, было без вариантов.

Однако, варианты все-таки появились. Один за другим за моей спиной загремели громкие выстрелы. Я от неожиданности присел и оглянулся. На кровати стояло какое-то эфемерное создание в прозрачном, воздушном пеньюаре и сквозь раздвинутый шелковый балдахин стреляло в надзирателя из блестящего никелированного нагана. Четыре выстрела прозвучали один за другим. Нестеренко вскинулся, так и не выпустив из своих рук горло полковника, и рухнул на его уже недвижимое тело.

Я на секунду остолбенел, не зная, что предпринять. Встретить здесь, у полковника в постели такую воинственную фурию я никак не ожидал. Однако, как только воительница повернулась ко мне, я тотчас узнал знакомые усики давешнего штабс-капитана.

Он хладнокровно прицелился мне прямо в лицо и нажал на спуск. Я не успел ничего, даже испугаться, так все это было нелепо и неожиданно. Сухо щелкнул спусковой курок. Штабс-капитан скривился, как от боли и попытался большим пальцем руки взвести его снова. Теперь вариантов не оставалось у меня. Я выхватил из рукава стилет и кинулся к нему. Однако, жандарм успел меня опередить и вновь выстрелил. И снова наган дал осечку. К счастью для меня, револьверы того времени не отличались особой надежностью.

Тогда он бросился на меня сверху вниз, видимо, собираясь сбить с ног. Я на автоматизме выбросил вперед правую руку. В какой-то точке пространства его тело и моя рука, держащая страшный, тонкий кинжал встретились.

Штабс-капитан пронзительно вскрикнул, а мне осталось только отскочить в сторону.

— Служивый, это кто тут балует с леворвером? — раздался от дверей сердитый старческий голос.

Там стоял слуга полковника Митрич и растерянно оглядывал поле сражения.

Прохоров и Нестеренко были уже мертвы, а штабс-капитан еще жив и пытался встать. Он уже поднялся на колени и обеими руками держался за рукоять воткнувшегося ему в грудь стилета.

— Люди, помогите! Караул, убили! — вдруг тонким, высоким голосом закричал старик. — Чего стоишь орясина, бежи, ирод, за доктором!

Мне не оставалось ничего другого, как со всех ног броситься к выходу.

— Чего Митрича кричать? — спросил меня поднимающийся по лестнице дворник Абдулка. Вид у него был тревожный и настороженный.

— Полковника ранили! — крикнул я ему на ходу. — Иди, помоги Митричу, я бегу за доктором.

Абдулка охнул и поспешил наверх, а я беспрепятственно вышел из дома. Был седьмой час утра. Москва уже проснулась. Люди в простом платье, вероятно, рабочие, спешили на фабрики, которых в этом окраинном районе было множество. В конце улочки показался извозчик. Я подождал, пока он подъедет, и вышел на дорогу. Извозчик он неожиданности ругнулся, но, разглядев жандармскую форму, замолчал на полуслове. Пролетка оказалась свободной. Я сел на кожаное сидение, откинулся на спинку. Кучер ждал приказаний, повернувшись ко мне боком.

— Отвезешь меня, — сказал я и замялся, не зная, куда мне теперь направиться. Сказал просто, чтобы не вызвать подозрений, — на Волхонку.

Продрогший мужик в рваном нагольном полушубке, как мне показалось, зло покосился на меня с облучка и, ни словом не обмолвившись о плате, развернул лошадь. Я вспомнил, что на мне надето, и как у нас в стране люди, имеющие хоть какую-то власть, любят платить за услуги, успокоил извозчика: