Сергей Шхиян - Юродивый

— С пяток наберется. Да ты не бойся, они одни за нами не погонятся, побоятся сунуться, а пока подмогу позовут, то, се, мы далеко уйдем.

— А что вы в лесу закованными будете делать? — задал я резонный, на мой взгляд, вопрос. — Да еще без еды?

— Как-нибудь управимся, не первый раз.

— То-то тебя не первый раз и ловят. А в колодки вон тех за что забили?

— Федьку, слышал, за побеги, один молчит, не сознается за что, а последний из разбойников. Ну, что, ты с нами?

— Нет, так я убегать не хочу. Лучше сначала охрану перебить, и вам от оков освободиться, тогда еще может что-то получиться, а так просто по лесу погулять, а потом ходить в колодках, нет смысла.

— Как это перебить? — испугался доброхот. — Они же с оружием, а мы на цепи! Да и мыслимо ли, на христианские души руку поднять? Все-таки и они русские люди. Разве такое будет по справедливости!

Реакция нормального человека на насилие была понятна, но других вариантов освободиться самому и помочь захваченным людям я не видел. К сожалению, быть добрым самаритянином приятно, но не всегда эффективно.

— Несправедливо держать людей на цепи, — коротко ответил я, — и насиловать женщин.

— Они хитрые, — вмешался в разговор один из колодников, — сразу все к нам не подходят. Если что начнется, то мы ничего не успеем, а сами у них в руках!

— Я же не прикован, — ответил я. — Может быть, как вы говорите, с божьей помощью и справимся.

Идея народного бунта тут же нашла несколько сторонников. Наиболее активные колодники, сразу же начали перешептываться, но большинство крестьян боялось, что им после бунта станет еще хуже.

— А если не получится? Тогда почитай мы все пропали, — высказал, отношение большинства, человек небольшого, даже в эту низкорослую эпоху, роста. Он лежал почти рядом и походил на ребенка. Лица его в темноте я не видел, но вполне представлял, как он может выглядеть. Люди внешне большей частью схожи со своим внутренним содержанием.

— Значит, тогда пропадем. Потому нужно все сделать хорошо, а не рассчитывать на авось.

Я попытался разглядеть наше воинство. Однако для этого было слишком темно. Впрочем, все можно было представить и так. Люди когда оказалось нужно принять важное решение, призадумались и начали сомневаться в своих силах и возможностях.

Я встал и подошел к троице «опасных преступников». Чтобы снять с них колодки, тяжелые деревянные оковы, надетые на шею и руки, нужны были инструменты, а у меня кроме маленького ножа ничего не было.

— Помоги снять колоду, — сразу же просительно обратился ко мне один из узников.

— Как ее снимешь без ключа, — ответил я.

— Какой ключ, они закрыты простой железкой.

Я удивился беспечности наших стражей, но, ощупав нехитрое приспособление, понял, что он прав. Обе доски колодок скреплялись обычными крючкам.

— Не нужно, не отпирай его, — засуетился сосед колодника, — они не велели!

Я, не обращая на, него внимания, снял крючки, и бедолага тотчас начал растирать затекшую и, видимо, стертую шею. Уже с ним вместе мы освободили остальных двоих.

Трусливый сосед продолжал причитать, путая нам грядущими карами. Меня всегда раздражали паникеры и доброжелатели, живущие по принципу, как бы чего не вышло, и я грубо приказал ему заткнуться. Тогда он продолжил нас пугать грядущими карами шепотом.

Как только освободились колодники, все скованное собратство зашевелилось. Возня разбудила тех, кто успел заснуть, и люди начали перешептываться и невольно звенеть цепями.

Между тем гулянка возле избы становилась празднично громкой. Пьяные охранники то ругались между собой, то заводили песни. Все было как обычно: сначала пьянка, потом буйное веселье, дальше нужно было ожидать повышенного интереса к прекрасному полу, а уже следом начинались ссоры и мордобой с членовредительством.

— Есть у кого-нибудь нож? — громко спросил я, не опасаясь, что меня, могут услышать посторонние. До избы было далеко, к тому же там трещал костер, и стражникам было не до нас. Никто не ответил. Скорее всего, если оружие у кого-то и было, сознаваться не спешили, все боялись друг друга.

После самолечения я чувствовал себя, если не в порядке, то достаточно бодрым. Во всяком случае, убежать одному мне уже ничего не стоило. Однако бросить всех этих людей на произвол судьбы не позволяла совесть. Удивительно, как быстро в таких ситуациях пробуждаются чувство долга и солидарность. Не знаю, как называется такой синдром, возможно, это просто часть стадного чувства. Моя стая сейчас была по эту сторону баррикады, и спасаться самому, казалось немыслимым. В экстремальном состоянии мозг заработал продуктивно, и пришло простое решение, как победить стражу.