Сергей Шхиян: Юродивый

Представить это не удалось, вдруг телегу так тряхнуло на колдобине, что я отключился безо всякого самовнушения. Очнулся, когда мы уже стояли. Едва я осторожно приоткрыл глаза, как сверху показалось чье-то незнакомое лицо: борода до глаз, красная шапка до бровей, внимательные глаза. Я смежил веки, подсматривал сквозь ресницы.

— Да он живой ли? — спросили полные красные губы, обнажая крупные желтоватые зубы.

— Живой, живой, Харитон Тимофеевич, — ответил заискивающим дискантом возница. — Надысь голос подавал.

— Что-то не похоже, развяжи его, а то совсем окочурится.

— В колодки его забить или как?

— Пока не нужно, а там посмотрим, — распорядился красными губами бородатый.

Надо мной наклонился возница, которого я только теперь увидел. У него оказалось круглое, изъеденное оспинами лицо, заросшее какими-то клочками редких волос. Он принялся развязывать веревку, не обращая на меня никакого внимания.

Я молчал, позволяя ему ворочать себя с боку на бок. Наконец он вытянул из-под меня последний конец веревки и начал сматывать ее в аккуратный моток.

— Кузьма, — обратился он к кому-то невидимому мной со дна телеги, — помоги мужика вытащить, мне одному не справиться.

Подошел еще один участник действия. Он посмотрел на меня сверху вниз припухшими будто со сна глазами.

— Здоровый, — оценил он мое распростертое тело, — надо бы от греха подальше, забить в колодки.

— Харитон не велел, — равнодушно откликнулся возница. — Мне что больше всех надо?

Мужики подхватили меня, один под мышки, второй за ноги и с натугой перевалили через борт повозки. Я расслабил тело, безжизненно запрокидывал голову, обвисал руками, словом, как мог правдоподобно, симулировал бессознательное состояние.

— Тяжелый, анафема, — отдуваясь, пожаловался женоподобный возница, — всю дорогу ко мне приставал, сразу видно дурак дураком, даже не понял куда попал.

Они небрежно опустили меня на траву и теперь, отдыхая от натуги, мирно беседовали.

— Где его словили? — поинтересовался тот, которого возница называл Кузьмой.

— На дороге, Пантелей повалил. Ловок он, собака, за два дня, считай, с десяток беглых поймал.

— Этот тоже беглый? Что-то он на крестьянина не похож.

— Кто их разберет, которые беглые, которые просто бродяги, — небрежно ответил рябой возчик.

Когда я услышал разговор и понял, что попал к этим людям случайно, как беглый крестьянин, у меня сразу отлегло от сердца. Отбиться от боярских наймитов было значительно сложнее, чем от доморощенных стражников, водворяющих крепостных крестьян их владельцам. Однако показывать, что ко мне вернулось сознание, все-таки не спешил, продолжал неподвижно лежать на земле.

Дальше мужики повели разговор о своем. Сначала я ничего не понимал, речью они владели плохо, говорили косноязычно и употребляли слишком много слов, не имеющих отношения к делу, так что смысл разговора для непосвященного человека терялся. К тому же мне было не до подслушивания пустопорожней болтовни. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, все в ней ощущалось каким-то зыбким, студенисто-трясущимся и страшно было представить, что когда-то придется вставать, делать усилия, что-то предпринимать.

К счастью меня больше не беспокоили и боль постепенно начала тупеть, становиться не такой резкой, и окружающее начало постепенно приобретать свои исконные формы. Я уже сквозь прикрытые веки смог рассмотреть старую пожухлую траву возле лица, увидел черного с зеленоватым отливом жука, пробиравшегося через частокол стебельков. Жук шевелил длинными усами, перебирал лапками, останавливался, думал о чем-то и вновь бросался на штурм непроходимых джунглей.

— …Много их попусту мрет, — пробились в сознание слова Кузьмы, — зря он так бьет, нужно бы по-другому, эх, грехи наши тяжкие, вот ты Пронька, что бы стал, кабы твоя воля?

— А я что, мое дело маленькое, конечно, не всякий такой, да, — возчик помолчал, потом договорил, — лучше татарам продавать. А этот видно не жилец, гляди, как Пантелей постарался, у него вся башка в крови. Может, что и осталось? Не пропадать добру.

— Толку чуть, Пантелей своего не упустит, и смотреть нечего, — ответил Кузьма.

Разговор можно было перевести следующим образом. Какой-то Пантелей, видимо один из всадников, которых я встретил, разбил мне голову. Теперь мужики советуются, обыскивать меня или нет. Делать им этого не хочется, лень, к тому же они уверены, что все ценное уже забрал тот самый Пантелей.