Сергей Шхиян: Грешница

Красавец вошел, повинно опустив голову, и остановился возле порога.

— Ну, что встал, что встал, анафема! — закричал барин. — Иди сюда, посмотри мне в глаза своими бесстыжими зенками!

Алексашка молча подошел и, не поднимая глаз, поклонился.

— Девок и баб тебе шельмецу было мало? На мою последнюю радость позарился?! — кричал, распаляя сам себя, помещик. — Я ли тебе не отцом родным был? Я тебя не жалел и не возвеличивал? А ты мне чем, мерзавец, отплатил?

— Напраслину на меня наговорили, — тихо ответил Алексашка. — Не было у нас с Прасковьей ничего.

— Не было говоришь? Так докажи!

Красавец поднял на господина удивленный взгляд и тут же быстро опустил голову, но ответил дерзко:

— Могу и доказать, если хочете, хоть перекрещусь.

— Мне твоего креста не надобно, а вот жениться тебе придется! — успокаиваясь, сказал помещик. — Вот твоя невеста, любуйся, можешь хоть завтра под венец!

Алексашка повернулся ко мне и посмотрел оценивающим взглядом. У меня сжалось сердце, и лицо ожег нестерпимый жар стыда. Что дальше делал нареченный, я не знаю, опустила голову долу. Мне было впору провалиться сквозь землю со стыда.

— Ну, что молчишь, анафема? — опять закричал помещик. — Что не по нраву невестушка? Смотри, какая девка справная, знай мою доброту!

— Это, того, барин, — тихо сказа Алексашка, — чем на такой жениться, лучше сразу в петлю! Прикажите веревку подать, на ваших глазах удавлюсь!

— А и удавись, — засмеялся помещик. — Степка, принеси ему веревку, пущай давится, а я посмотрю и посмеюсь!

В тот момент, я готова была умереть. И так знала, что не красавица, но чтобы петля была парню слаще меня, о таком не думала, не гадала.

Алексашка между тем вдруг заплакал и как стоял, повалился барину в ноги.

— Не губи, кормилец! Нет у меня к этой девке сердца. Прости, Христа ради!

— Не погубить просишь? А как мою Прасковью по всякому тереть у тебя сердце было?! Как слова ей пакостные говорить, да под юбку лазать, у тебя сердце было? — кричал он. — Позвать сюда блудницу, я вам сейчас покажу, как надо мной насмехаться!

Словно по заказу в светлицу вошла та самая барыня, что зевала на крыльце. Она смело подошла к гневливому помещику.

— И чего это вы кричите, на весь дом, Леопольд Африканович? Какой такой блудницей меня позорите? Я ли не вам верной была, а от вас акромя измен ничего не видала?

— Прасковья ты говори да не заговаривайся! — сразу перешел с крика на тихий говор помещик. — Вот женю Алексашку на этой девке, тогда посмотрю, как ты рассуждать станешь!

— А по мне чего? Мое дело сторона, мне вас, Леопольд Африканович, ублажать планида, а вы мне изменничаете! А про Алексашку мне чего? Пущай!

— Так он на этой вот девке-то жениться не хочет, о тебе, небось, думает, — игнорируя обвинения в измене, пожаловался барин. — Если не было промеж вас блуду, так пусть женится!

— Не женюсь, лучше в петлю! — тихо сказал Алексашка. — А про нас с Прасковьей, все поклеп. Не было про меж нас ничего.

— Вот, вот, слышала? — словно обрадовался барин. — Не хочет жениться шельмец!

— Барин, вот она веревка, принес! — закричал, вбегая в светлицу, Степка.

— Вот и славно, не хочешь покориться, вешайся! — приказал помещик моему жениху. — Вяжи Степка петлю, а другой конец цепляй к люстре, пускай он перед Прасковьей ногами поболтает!

Алексашка зарыдал и пополз целовать барину ноги. Однако тот его оттолкнул и приказал:

— Покорись, тогда прощу!

— Ежели вам моей жизни не жалко, тогда ладно, я свое место знаю! Только вам, барин, Леопольд Африканович, за то грех на душу брать!

— Ничего, я согрешу, да покаюсь, — засмеялся помещик. — А свадьбу мы сегодня же и сыграем! Вот будет потеха! Прикажи заложить карету, — приказал он лакею Степану, — да быстро, одна нога здесь другая там, тотчас едем венчаться!

Венчал нас в соседнем селе батюшка Евлампий, старенький мохнатый священник. Поп так долго и медленно читал молитвы, что барину надоело слушать, и он велел ему скорее заканчивать. Священник испугался, быстро объявил нас мужем и женой, благословил и, пятясь, ушел в царские ворота. Я все венчанье ждала, когда жених меня поцелует, даже от счастья и стыда жмурила глаза, но Алексашка так ни разу и не посмотрел в мою сторону.

Из церкви помещик с усмешкой на полных губах направился к коляске, а мы с мужем один за другим пошли следом. Барин один сел на широкую скамью, а мы вдвоем на узкую.

Ехать было тряско и неудобно. Я все время сползала, но муж меня не поддерживал, он смотрел в сторону, как будто не замечал.