Андрей Посняков - Кольцо зла

– Как бы Евдоксю не напугал, черт! – в сердцах ругнулся Иван и быстро поплыл к берегу. Марфена проводила его вдруг неожиданно ставшим тоскливым взглядом и тяжко вздохнула.

– Спишь, люба? – Раничев вылез на берег, улегся рядом с супругою на рогожку, прижался к теплому боку.

Боярышня улыбнулась:

– Да не сплю я. Так, вздремнулось просто… Ой, какой ты холодный, словно водяной, брр!

Она прижалась к Ивану, обняла и принялась жарко целовать в губы, так, что…

– Иване Петрович, боярин-батюшка! – послышался из кустов звонкий мальчишеский голос… и тут же осекся. – Ой!

– Тьфу ты, – сплюнул Иван и, посмотрев на кусты, грозно спросил. – Кто здесь?

– Язм, Пронька.

– Почто?

– Рыбу хотел поудить… Поговорить бы, боярин батюшка, весть важная.

– И принесло же, – подмигнув жене, Раничев быстро натянул порты и рубаху, подошел к кустам, увидев сконфуженно переминающегося с ноги на ногу Проньку, нетерпеливо мотнул подбородком: – Ну? Что у тебя за весть?

Пацан оглянулся:

– Марфена, господине… Слышал, как она посейчас сама с собой разговаривала. Приворожить тебя грозилась!

– Вот это весть! – не выдержав, рассмеялся Иван. – Самое настоящее религиозное мракобесие. Как говаривал когда-то дорогой товарищ Владимир Ильчи Ленин, которого ты, слава богу, не знаешь и никогда не узнаешь – поповские антинаучные бредни!

– Э, не смейся, боярин, – Пронька зябко повел плечами. – Про Марфену давно на деревне болтают всякое.

– Мало ли, про кого что болтают.

– С нечистой силой она знается, – с придыханием сообщил пацан. – С водяным, лешим, русалками… и еще… и еще Мавря-старуха к ней ходит, ворожит в баньке. А уж про Маврю все знают – ведьма. Ну как и вправду приворожат тебя, батюшка? Как же ты тогда с боярыней-то…

– Разберемся, – коротко хохотнул Раничев. – Марфена-то что, на реке еще?

– Вот посейчас только и ушла, и все нагибалась на лугу, нагибалась – видно, траву приворотную собирала, – Пронька снова поежился. – Боюсь я эту Марфену, – честно признался он. – Бывает, зазовет кого в баньку, а там… Да и с Маврей она не зазря знается. В общем, ты их пасись, батюшка!

– Предупредил – спасибо, – серьезно поблагодарил парня Иван. – А теперь иди, лови свою рыбу. Да смотри, вечером можешь понадобиться.

– Да ране еще возвернусь, господине! – радостно отвесив поясной поклон, Пронька исчез за кустами. Плеснуло весло…

– Ну что там? – уже одетая, Евдокся повернулась в подошедшему мужу.

– Пронька, – коротко пояснил тот. – На рыбалку отпрашивался.

– Хороший парнишка. А как поет – заслушаешься!

Они вернулись в хоромы еще до захода, уселись в светлице, раскрыв выставленные слюдой окна. Далеко вокруг видать – река, луга, рощица, дорога на Чеорнохватово и Гумново, а далеко-далеко, за лесом – серые стены Ферапонтова монастыря. Много, много изменилось в вотчине за последние три года – уже в Чернохватове не один двор – а целых три, а в Гумнове вообще десяток – большая деревня – молодежь отселилась да пришло несколько арендаторов-бобылей. Что же касается Обидова – центральной усадьбы, как называл это село Иван – то здесь теперь насчитывалось восемь дворов и боярская – Раничева с Евдоксей – усадьба: просторные, рубленные в лапу, хоромы в три этажа на подклети, высокое резное крыльцо, крытые галереи, смотровые башенки. Просторный двор с овином, гумном, амбарами, чуть дальше – птичники, конюшня, кузница, несколько холопских изб – мало кто желал уходить от Раничева, потому и были холопы – не прогонять же? Да и умных да сметливых слуг средь них хватало, вот хоть тот же Пронька, коий – на пару с Раничевым – учил, сколь возможно, латынь по сельскохозяйственному трактату римлянина Колумеллы. Иван-то один бы и не сподобился – лень, а вот вдвоем выходило неплохо, вот еще б Евдоксю подбить, но та больше занималась хозяйством, самолично вникала в каждую мелочь. Нравилось ей это дело, хозяйствовать, видно, не зря в далеком сорок девятом году большая фотография боярышни висела на доске почета колхозной фермы. Бывало, с утра, еще до восхода, подымется, проверит все – подворье, огород, птичник – уж потом мужа разбудит – и в церкву, а уж дальше все хлопоты, хлопоты – бывает, и умается, бедная, присядет к окну устало – а в зеленых глазах радость и довольство. Раничев тоже радовался – золотая супруга досталась: и красива, и умна, да еще и хозяйственна, как Алексей Косыгин.

Евдокся иногда вспоминала прошлое – не те времена, что провела в Самарканде под присмотром соглядатаев Тимура, и даже не жизнь в доме опекуна, старого воеводы Панфила Чоги, усадебку которого, исподволь прихваченную хитрым тиуном Феоктистом, давно уже следовало вернуть, нет, больше всего вспоминала Евдокся сорок девятый год, не лагерь, а колхозную ферму, затерянную бог знает где. И Раничев догадывался, почему именно эти воспоминания вдруг заставляли боярышню гордо вскидывать голову: в лагере, скажем, в историческом музее, она была при Иване – а там, на ферме, сама по себе, да еще и отвечала за Игорька – случайно приблудившегося по пути паренька. И люди ее уважали не за то, что боярышня, не за то, что жена Ивана, а за то, что умна да работяща, к тому же и певунья – заслушаешься. Уважение колхозников – а на дальней ферме это еще заслужить надо – Евдокся добилась сама. Своим трудом и своими мозгами – а потому вполне справедливо этим гордилась, да и Иван, скрепя сердце, предполагал – ежели что, ежели не сумел бы он вызволить суженую, не затерялась бы та, не пропала бы – в бригадиры, в орденоносцы бы выбилась. Такую супругу и уважать достойно – не за одну красоту, но и за ум, за ухватистость, за дела. Хозяйство Евдокся держала твердой рукою, иногда, правда, вздыхая о тракторах да электричестве – как бы пригодились в вотчине. Иван даже жалел иногда, что сам историк, а не физик – вообще несерьезные это науки, гуманитарные, языком болтать да в библиотеках копаться любой может, а ты поди-ка попробуй сложнейшую теорему доказать да еще доказанное применить на практике. Был бы физиком – может, сподвигнулся бы на строительство электростанции, а так… так только о мельницах пока думал. Одну – ветряную, на пригорке хотел сладить – уже и камни под фундамент готовили, а другую – водяную, с верхнебойным колесом – в овражке, отведя туда часть воды из реки. Тут дело явно требовало специальных знаний и навыков, поэтому покуда находилось в стадии проекта.