Игорь Пресняков - Чужая земля

– Не совсем, – вздохнул Рябинин. – Слишком уж многое к тому времени произошло.

– Ну, ясное дело! – хмыкнул Меллер. – За здорово живешь на чужбину не уезжают.

Он достал из кармана стеклянный тюбик и сунул в рот таблетку валидола.

– Болит? – участливо справился Рябинин.

– Под погоду, – поморщился Наум Оскарович. – А еще этот перелет, фестивальная суета…

– В нашем возрасте все подряд доставляет неприятности, – согласился Андрей Николаевич.

– Оно и верно.

– Слушай, Наум, делить нам нечего, люди мы пожилые, знаем друг друга с молодости, – быстро заговорил Рябинин. – Давай, как договорились еще в двадцать четвертом, – на «ты»!

– Давай, – пожал плечами Меллер и кротко улыбнулся. – В самом деле, чего старикам делить? Ну, Андрей, рассказывай как жил эти годы; восполняй, так сказать, неизвестный мне промежуток.

– А не переместиться ли нам в кафе? – предложил Рябинин. – Здесь неподалеку есть тихая уличная пиццерия. Сядем на открытом воздухе, будем наслаждаться солнышком… Кстати, у меня там через полтора часа встреча.

– Ну идем, – ответил Меллер. – Попробуем ваши буржуйские разносолы.

– Что ты, Наум! Я сам в Италии впервые, – рассмеялся Рябинин. – Ради тебя, брат, и приехал.

– Мы встретились с Полиной в Париже, – сделав глоток кофе, начал рассказ Андрей Николаевич. – «Значит, решено? Все мосты сожжены? – спросила она меня. – Что ж, пусть так, я на все согласна…» Некоторое время мы жили в доме ее тетушки, Надежды Леонидовны. В конце сентября поженились.

Найти в Париже более или менее сносную работу было невозможно. Десятки тысяч таких же, как мы, эмигрантов перебивались с хлеба на квас. Тетушка Полины предложила нам некоторый капитал для начала новой жизни. Я попытался отказаться, но жена решительно настояла, уверяя, что деньги, которые нам передавала Надежда Леонидовна, были выручены за часть фамильных драгоценностей. «Эти прабабушкины безделушки переправили к тетушке в Париж после Февральской революции, – пояснила Полина. – Расценивай их как мое приданое». Оговорившись, что приданого мне вовсе не нужно, я принял деньги как долгосрочный кредит нашей молодой семье.

Мы переехали в маленький городок в Лангедоке, купили автомастерскую и небольшую ферму в пригороде. Жена поступила в местную школу учительницей немецкого, а я трудился над созданием крепкого семейного очага. В июле 1926-го у нас родился первенец – Владимир; через три года – второй сын, Михаил; а спустя еще семь лет – дочь Анастасия. Понемногу жизнь устраивалась. Казалось, ничто не угрожает нашему счастью, да случилась война…

Стремительное поражение Франции вызвало шок. Люди были растеряны и подавлены. Однако очень скоро мы услышали призыв генерала де Голля к сопротивлению. В начале 1941 года в нашем городке возникла группа движения «Свободная Франция». Я посильно помогал патриотам: укрывал на своей ферме связных, доставлял оружие… Мы верили в победу, верили в справедливость, силу американцев и англичан, однако главной надеждой была Красная армия, сражавшаяся там, на нашей далекой Родине…

В конце 1943-го мой старший сын Владимир убежал из дому. Объявился он лишь через полгода, в начале августа сорок четвертого, – загорелый, веселый, обвешанный подсумками с патронами, с автоматом «стэн» на груди. Полина плакала и не могла говорить, да и я от радости не сумел отчитать сорванца.

«Папа, умоляю, не сердись на меня за дерзкий побег! – говорил Володя. – Разве мог я, честный гражданин Франции, сын русского офицера, поступить иначе? Вспомни, как ты рассказывал мне о дедушке и прадедушке, о нашей славной фамилии, для которой долг перед Отчизной – не пустой звук!..» Что мне оставалось делать? Я благословил Володю. Десятого августа он погиб в бою с фашистами. Ему было всего восемнадцать лет…

Рябинин помолчал. Меллер сочувственно покивал, подумывая о том, что необходимо перевести беседу на менее болезненную тему.

– Наум! Тебе о судьбе тестя моего, Кирилла Петровича, ничего не известно? – встряхнувшись, опередил Меллера Андрей Николаевич.

– Что-что?.. – вздрогнул тот, мысленно возвращаясь в прошлое. – Неужели ты не слышал о нем?

Рябинин грустно улыбнулся:

– Кирилл Петрович напомнил о себе лишь раз, года через полтора после нашего с Полиной отъезда… В апреле двадцать седьмого к нам пожаловали гости – двое весьма респектабельных господ. Едва я увидел их во дворе нашего дома, сердце мое упало – передо мной стояли известные мне люди: Сергей Андреевич Татарников и Сидор Сидорович Фунцев. Лично ни с тем, ни с другим я не был знаком, однако и слышал немало, и встречал на улице и городских мероприятиях.