Наталья Резанова - Явление хозяев

– Собаки… – слабо пискнул тот.

– Я тебе дам «собаки», мразь! – Руф размахнулся, но хозяин остановил его. Некое темное предчувствие замаячило перед ним, однако Сальвидиен не осмеливался дать ему имя.

– Собаки бросились на госпожу…

– Бравроны? Как это могло случиться? Кто выпустил их из загона?

– Никто… госпожа спустилась на арену, и…

– А как же Гедда? Почему она допустила?

– Она же в Гортинах, господин…

Сальвидиен совсем забыл об этом обстоятельстве.

– И госпожа Петина… очень пострадала? Ее покалечили?

При мысли, что гладкая кожа Петины сейчас обезображена рваными ранами, Сальвидиена передернуло.

Раб вытер глаза кулаком, шмыгнул носом и произнес совершенно отчетливо:

– Она мертва, господин.

Последовала пауза. Поскольку адвокат не перебивал посланца и никак не обнаруживал своих чувств, раб продолжал.

– Управитель тут же послал к господину Луркону. А он прислал людей оцепить виллу и сказал, что следом будет сам. И еще велел известить друзей госпожи… вот…

Сальвидиен сглотнул. Слюна показалась очень горькой.

– Передай наместнику, что я все понял. И навещу его позже. Ступай.

Мисриец (Сальвидиен так и не вспомнил его имени, а может, и не знал никогда) развернулся и готов был рысцой бежать прочь, когда голос Сальвидиена остановил его. Теперь он звучал иначе. Менее уверенно.

– Она точно мертва? Лекари не ошиблись?

И раб ответил четко, казалось, даже с долей снисходительности:

– Ошибиться невозможно, господин.

И потрусил дальше, вздымая пыль.

Сальвидиен же отправился к себе, не дрогнув лицом и вполне твердой походкой. Только на углу возле дома его внезапно вырвало. Неизвестно почему – с самого утра он ничего не ел.

Сальвидиен не нашел в себе сил в тот день ни посетить дом Петины, ни встретиться с Лурконом. Полифила, правда, посылал (тому все равно нечего было делать). Охрана, оцепившая виллу в Сигиллариях, поначалу не хотела его пропускать, но Луркон, находившийся на вилле, распорядился для раба Сальвидиена сделать исключение. Подробности происшествия, которые сообщил кухарь, временно произведенный в посыльные, способны были только усугубить мрачное недоумение. Петина, как выяснилось, пожелала прогуляться к арене вместе со Стратоником. Сопровождавшая госпожу Салампсо говорила, что все было, как обычно, но объяснить, по какой причине Петина решила навестить бравронов, беспрерывно рыдавшая и почти лишившаяся к настоящему моменту голоса служанка не умела. Когда бравроны внезапно бросились на Петину, Стратоник лишился сознания, а Салампсо принялась вопить о помощи так, что привлекла внимание домашних слуг. У них не было оружия, но Смикрин велел хватать по службам вилы и топоры. И первым с вилами спрыгнул на арену. Слуги забили взбесившихся собак, но для Петины помощь подоспела слишком поздно. У нее было разорвано горло – «и не только», – добавил Полифил, но Сальвидиен оборвал его. Таких подробностей он слышать не хотел. Еще Полифил рассказал, что теперь всем в доме распоряжается Луркон, он велел гнать всех посторонних, а нарочных, кроме Сальвидиена, отправлял к Вириату и Апиоле. Вириата, как выяснилось, не было в городе, Апиола же, подобно Сальвидиену, прислал слугу. Также Луркон велел передать, что похороны госпожи Петины состоятся в ближайший благоприятный день.

Отвращение и тоска… Сальвидиен не знал, какое из этих чувств было сильнее. Граждане Империи, не исключая женщин, должны были умирать бесстрашно, красиво и благородно. Это внушалось с младенчества, подтверждалось тысячами школьных примеров, и служило главным источником презрения к другим нациям, не уделявших внимания упражнениям в искусстве умирать. Правда, при своем роде занятий Сальвидиен успел усвоить, что школьные примеры изрядно отдают ламповым маслом риторских экзерсиций, а понятия «смерть» и «красота» в подавляющем большинстве случаев взаимно исключают друг друга. И все то, что постигло Петину, никак не вмещалось в рамки приемлемого с достойной скорбью. Напротив, язвило злобной, даже непристойной насмешкой. Словно богиня судьбы, отбросив факел и меч, взамен заголила зад и скривила безобразную рожу. Перед женщиной, превыше всего ставившей изысканную красоту и утонченность, смерть предстала в самом грубом и уродливом из обличий. И никакому разумному объяснению это не поддавалось. Петина не заслужила такого конца. А впрочем, кто заслужил?

Он приказал Полифилу приготовить маковый отвар, выпил и улегся спать. Впервые, сколько он себя помнил, Сальвидиену не хотелось размышлять ни о том, что произошло, ни о том, что случится завтра. Пуще того – на какой-то миг ему вообще захотелось разучиться думать.