Евгений Красницкий: Отрок. Внук сотника (Часть 1-2)

Никифор озадаченно уставился сначала на Мишку, потом на своего младшего отпрыска, давая племяннику драгоценные мгновения, для того, чтобы что-нибудь придумать.

«Испугаешься ли ты, если Семен в чужих руках окажется? Должен! Коммерческая тайна это — такая штука… Ну, держись, дядя Никифор!»

— Семен! — Громко спросил Мишка оборачиваясь к старшему приказчику. — Ты сколько хозяину должен?

— А чего?

— Спрашиваю — отвечай, еще виру за грубость хочешь?

— Четыре гривны. И гривна с семнадцатью кунами лихвы. И сегодня еще три куны.

— Для ровного счета, будем считать — шесть. — Подвел итог Мишка. — Бери со стола шесть гривен и отдавай при свидетелях Никифору Палычу. А ты, дядя Никифор, неси кабальную запись. Отказать не имеешь права — должник при свидетелях вернул долг и лихву тоже. Теперь он не твой, а мой!

— Стой, племяш, ты чего творишь?

«Есть, в яблочко!»

— Денежки родства не знают!

— Да погоди ты! На кой тебе Семен сдался?

— А это уж — мое дело!

— Тебе же Роська нужен был!

— Дорого запрашиваешь, да и прибытку с него… — Мишка пренебрежительно сморщил нос. А с Семена мне польза будет… Сам понимаешь! Неси кабальную запись! Или, может быть, хочешь Семена на Роську обменять? Так Роська дешевле Семена раз в десять! Или — не так?

— А, провались ты! — Никифор в сердцах швырнул шапку оземь. — Проиграл! Едрит твою бабушку, такой заклад! Нет, Корней Агеич, с тобой об заклад биться — лучше сразу самому повеситься! Вырастил внука, мне бы такого парня! Эх…

Никифор неожиданно улыбнулся, подскочил к Мишке и хлопнул его по плечу.

— Не серчай на дядьку, племяш! Мы с твоим дедом об заклад побились: переторгуешь ты меня или нет? Я Роську тебе и так отдал бы, но больно уж интересно было. Ну, не сердишься?

«Так вот в чем дело! Всё было спектаклем: и суд, и приговор — всё для того, чтобы я с Никифором торговаться начал! Ну, лорд Корней, подсуропил… Так, стоп! А Ходок что, так же, как на представлении, подсадкой работал?»

— А Ходок мне по твоему наущению нашептывал, дядя Никифор?

— Догадался? А ведь ты сначала купился. Ну признайся: купился?

— Купился, как не купиться было, — признался Мишка — он же другом моим притворялся.

— Да он и есть твой друг! Просто я ему десятину от выигрыша пообещал.

— Друзей так дешево не продают. Их вообще не продают, иначе это — не друзья.

— Да будет тебе, Михайла. — Никифор сам почувствовал неловкость ситуации и попытался отвлечь племянника: — Ты же все выиграл: Роська — твой, меня ты переторговал. Это меня-то! Деда обогатил, чего тебе еще-то?

— Ничего, только Ходоку я уже никогда доверять не смогу. И тебе не советую. Он как-то обмолвился, что однажды жар-птицу поймал, да счастья ему с того не вышло.

— Ну и что?

— Где он? — Мишка покрутил головой. — Смылся? Помяни мое слово: он сегодня напьется вусмерть, будет плакать и последними словами себя обзывать. Это — хуже всего, сломанный он человек.

— Ничего-то ты про Ходока не знаешь. — Насупился Никифор. — У него в жизни такое было, что тебе и не снилось.

— Никеша! — Раздался с крыльца голос деда. — А не обмыть ли нам это дело? У тебя, там в бочке с угорским еще и половины не убыло!

— Ха! Мудр ты, Корней Агеич, аки змий! И бочки винные взглядом пронзаешь, как копьем! Сейчас пойдем, только дело довершить надо. Павел! Ну-ка, подойди.

Пашка несмело, бочком приблизился, глядя на Мишку исподлобья.

— Кто перед тобой стоит?

— Ну, Минька.

— Кто он тебе?

— Брат двоюродный…

— Нет! Не знает он тебя и имя твое забыл! — Никифор схватил Пашку за ухо и вывернув его так, что пацан заверещал от боли, заставил сына опуститься на колени. — Проси прощения у старшего брата, паскудник!

— А-а-а! Больно! Батяня, ты же сам учил…

— Чему учил? Родне гадить? Так, чтобы потом тебя знать не желали? Винись перед старшим братом!

— Винюсь! Прости, Михайла-а-а! Ой, больно, батяня!

— В землю кланяйся, в землю! Запомни: родичи — надежда и опора, без родни ты никто!

— Михайла, прости, ради Христа, больше не буду!

«Все правильно: Никифор чувствует себя виноватым, но просить прощения у пацана взрослому мужику невместно. Вот Пашка за двоих и отдувается. Прощать же я должен не этого мелкого паскудника, а его отца. И не простить нельзя — патриархальный менталитет, туды его… Вон, мать Пашкина руки ломает, а встрять в мужской разговор не решается».

— Дядя Никифор, отпусти его. Я тоже палку перегнул, сгоряча от брата отказался. Я тоже виноват.