Юрий Гельман: Перекресток Теней (СИ)

— Ах, как бы я хотела хоть одним глазком взглянуть, как жили рыцари, как учились обращаться с оружием, как готовились к походам! — мечтательно произнесла Эстель. — Но ведь женщин к Ордену и близко не подпускали?

— Да, ты права, девочка, — ответил Северин. — Устав Ордена тамплиеров рассматривал женщин как соблазнительниц и искусительниц, которые могут ввести рыцарей в грех, подстрекать их нарушить обеты и тем самым подвергнуть свои души опасности. Ведь церковь полагает, что женщины нечисты посредством предательства Евы, которая развратила Адама и способствовала лишению человеческого рода благодати.

— А вы, сеньор, тоже так считаете? — не удержалась Ребекка.

— То, что считаю я, при мне и останется, — уклончиво ответил Северин.

— А что тогда есть благодать, сеньор? Чего лишен человеческий род? — задумчиво произнесла Эстель.

— Тебя на самом деле это интересует? — в свою очередь спросил Северин де Брие, грустно усмехнувшись.

— Да, — твердо ответила девушка.

— Что ж, Блаженный Августин говорил когда-то, что силой, которая во многом определяет спасение человека и его устремление к Богу, является божественная благодать. Благодать действует по отношению к человеку и производит изменения в его природе. Без благодати невозможно спасение человека. Свободное решение воли — лишь способность стремиться к чему-либо, но реализовать свои стремления в лучшую сторону человек может только с помощью благодати, то есть, как я уже говорил, устремления к Богу…

— Без Бога ничего не происходит вокруг, — вставил Тибо. — И наши поступки — это, скорее всего, испытания, которые Господь нам посылает, чтобы проверить, на что каждый из нас способен. Но ведь кто-то совершает добро, а кто-то зло. Так неужели Бог причастен к тому, чтобы на земле творилось это самое зло? Как вы думаете, сеньор?

— Тот же Блаженный Августин говорил, что зло — не сила, существующая сама по себе, а ослабленное добро, необходимая ступень к добру. Видимое несовершенство является частью мировой гармонии и свидетельствует о принципиальной благости всего сущего, потому что всякая природа, которая может стать лучше — хороша. Иными словами, без зла мы не знали бы, что такое добро.

— Они всегда соседствуют, — согласился Тибо. — Уж я-то знаю…

— И все-таки я бы хоть на чуть-чуть хотела прикоснуться к жизни тамплиеров… — Эстель с невыразимым теплом и надеждой посмотрела на рыцаря. — Размахивать мечом или скакать верхом я, как женщина, не смогла бы, а вот что-то другое… Сеньор, а научите меня стрелять из лука! Вот занятие, которое мне по силам!

— Да зачем тебе?

— Просто так!

— Просто так ничего не бывает, девочка, — сказал Северин. — Любая потребность имеет под собой умысел, явный или тайный, но имеет…

— Никакого умысла, сеньор! Прошу, научите… Мне кажется, что у меня получится…

— А что? — вдруг оживился Северин. — Тибо, принеси нам сюда лук и колчан со стрелами.

— Да у нее и духу не хватит натянуть тетиву! Сеньор, вы в самом деле собираетесь учить ее стрелять?

— А что в этом такого? Просто развлечемся немного, пока спит Венсан. Может быть, у нас больше не будет такой возможности…

— Стрелять из лука?

— Нет, развлечься.

Венсан де Брие уснул только под утро. Предательство брата ударило больно — но не наотмашь, а исподтишка, с той стороны, откуда его меньше всего ожидал честолюбивый рыцарь. Он понимал, что Северин, приведя в ночном разговоре достаточно веских аргументов, никогда не пойдет на уступки. И даже если он сам, граф Венсан де Брие, бывший прецептор Франции, с помощью верного Тибо попытается обойти брата, — непременно получит отпор со стороны Северина, твердо стоящего на своих убеждениях.

Оставался только один путь — заполучить брата в союзники. Но как — уговорами, обещаниями, шантажом? Глупо. С помощью Ребекки и Эстель — двух прекрасных женщин, каждая из которых испытывает к Северину де Брие определенные чувства? Опять глупо: набожный рыцарь никогда не поддастся даже самым льстивым женским уловкам. Тогда — как? Должен же быть какой-то путь…

С этими мыслями, утяжелявшими голову, но не склонявшими ее ко сну, Венсан де Брие промучался до самого утра. А когда желанный отдых наконец-то накрыл усталое тело с усталой душой своим невесомым покрывалом, рыцарю вдруг показалось, что кто-то стоит перед его кроватью и настойчиво призывает проснуться. С трудом разлепив неподъемные веки, де Брие попытался разглядеть смутную фигуру, возникшую перед ним — то ли во сне, то ли наяву.