Сергей Яковенко - Омут (СИ)

— А у тебя есть догадки?

— А чего тут гадать? Чего гадать-то, Коля? Зло это! Зло, самое настоящее! И затягивает оно, как тот омут. Зовет все дальше идти, все глубже в него нырять. Заставляет! И будет сука заставлять, пока ты его сам к такой-то матери не пошлешь, — Гена засопел, переводя дыхание после пламенной речи, а затем добавил уже чуть спокойнее, — Я послал и не жалею…

С этими словами о заглянул в свой стакан, затем отставил его в сторону, взял со стола большую эмалированную кружку и, наполнив ее на две трети, молча опрокинул в себя. Утерев рукавом выступившие от крепкого напитка слезы, продолжил свои убеждения:

— Плюнь! Не дергайся, не шевелись! Подожди, в конце концов. Тебя ж никто отсюда не гонит. Ты от ментов прячешься? Так пересиди у меня! Тебя тут искать не будут. Отсидишься чуток и возвращайся! Живи! Жизни радуйся, ели-пали! Дочку расти! Попробуй воспитать то, чего в ней сейчас нету. Ну, а что? Вдруг получится!? — его язык начинал сильно заплетаться, и становилось трудно разобрать, что он говорит, — Сам подумай: ты знаешь обо всем, что в ближайшие полгода здесь происходить будет. Так заработай на этом бабок, заживи, как человек! Да тут такие дела крутить можно! Мама не горюй, ели-пали! Девок своих обеспечь! И горя не знай, ели-пали! Эх… Что с тобой говорить… Дурак ты…

Гена глубоко вздохнул и отвернулся в сторону, уставившись мутными глазами в темноту двора. Повисла тишина, нарушаемая лишь трелью сверчков и… Среди этого стрекота я едва различил еще что-то. Нечто неестественное, чужое. Какой-то низкий гул.

Мой собутыльник громко сопел носом и сидел, едва заметно пошатываясь. Его глаза то медленно закрывались, то также медленно открывались. Эликсир полностью овладел рассудком комбайнера и тот определенно готовился постичь нирвану.

Я хотел было возобновить прерванный разговор, но заметил, что гул усилился. Это было нечто, похожее на приближение очень большого самолета с пропеллерной тягой. Я вопросительно уставился на Гену, но тот сложив на столе свои массивные ручищи, упал на них лицом. Что-то ему говорить теперь было бесполезно. Я, с долей тревоги, огляделся по сторонам, однако безлунная ночь была настолько непроницаемой, что рассмотреть что-то не представлялось возможным. Земля завибрировала, посуда на столе принялась подпрыгивать, переворачивая бутылку и проливая из моей рюмки самогон.

— Что это?! — вскочив с лавки прокричал я, — Гена, твою мать! Проснись! Что за хреновина происходит?

Гудело и вибрировало все. Отовсюду доносился отчаянный лай собак, иногда срывающийся на визг. Пьяный комбайнер не менял позы, словно ничего необычного и не происходило. Со скрипом отворилась дверь дома, но в проеме никого не оказалось. Дверь отворилась из-за вибрации. Стекла в окнах дребезжали, и, казалось, в любой момент могли рассыпаться на мелкие осколки. Я расставил руки в стороны, стараясь удерживать равновесие на дрожащей земле. Воздух сильно наэлектризовался, одежда и волосы начали слабо потрескивать и искрить от крошечных разрядов. Ощущался запах озона. Свет лампы становился все ярче. По спине прошла волна холода, а когда нижнюю челюсть от невыносимо низкого гула начало сводить судорогой, вдруг раздался оглушительный хлопок и все внезапно стихло. Будто по команде умолкли все собаки, сверчки и прочая живность. Гена лежал лицом на столе и тихо похрапывал. На огороде кто-то сильно кашлял. Я отошел в сторону от яркой лампы, и, привыкнув к сумеречному свету, попытался всмотреться в ночную тьму. Но ничего, кроме черных силуэтов фруктовых деревьев, растущих в конце огорода, не увидел.

Переступая через грядки с какой-то зеленью, сосредоточенно вслушивался. Я дошел почти до сада и, ничего и никого, в итоге, не обнаружив, решил вернуться назад. Обернулся. Во дворе, за столом, в свете одиноко горящей лампы, все также мирно спал Гена, распластавшись лицом по столу. А на огороде, между мной и двором, на расстоянии всего нескольких десятков метров от меня, стоял человек. Я видел только его силуэт. Судя по телосложению, это был худой мужчина. Он сильно сутулился, руки бессильно свисали вдоль тела. Мужчина смотрел во двор и медленно перетаптывался с ноги на ногу, стараясь удержать равновесие. От этого создавалось впечатление, что человек сильно пьян.

— Эй! — окликнул его я.

Тот резко обернулся на мой голос и замер. Я хотел было поздороваться, но вовремя вспомнил, что здесь это не принято, поэтому спросил первое, что пришло на ум: