Алексей Ивакин: Могло бы быть...

Думай, Леха, думай!

Значит, получаю стипуху, еду на вокзал. Беру билет до Москвы. Он тут пятнадцать стоит по студенческому. Туда-сюда — три червонца, плюс червонец на пожрать. Закупаю там книги, везу сюда и продаю. Через пару месяцев я куплю тут Толкиена по пять рублей за том. Сейчас тут все нарасхват. Возьмут и Чейза, и Фрейда, и Донцову…

Блин, нет тут еще Донцовой, слава Богу…

Поездочка мне процентов триста прибыли принесет!

Через годик прибарахлюсь и квартиркой, и машинкой — в задницу девятку — сразу иномарочку! И пейджер брать не буду. Возьму сотик. В Кирове сотиков еще ни у кого нет!

Блин! А что же я торможу-то так? Может мне писать начать, параллельно? «Ночной дозор», там… Что я не осилю? Жаль компьютеров еще нормальных нет. Придется на машинке шлепать. Могу песни писать — хиты будущего… «Лучшие друзья девушек — это бриллианты!»

Копейки, это… Копейки…

Блин! У бати же десять тысяч советских рублей на книжке! Через полгода он их снять не сможет — НИКОГДА! А там как раз приватизация, ваучеры дадут… Акций «Газпрома» надо прикупить будет… Главное, батю уговорить деньги снять. Копит он, блин. На «Волгу». Не знает, что так на «копейке» и проездит до десятых годов двадцать первого века.

Брат тоже еще жив, кстати. Еще служит капитаном в ракетных войсках. Уволят в запас. Через год бизнесом займется тоже. Пропадет без вести в Ярославле, спившись от шальных денег…

Не позволю!!

— Ивакин! — выдернул меня голос из размышлений.

— А?

— Не а! Доклад иди читай.

Алалост покачал смешной головой — розовая лысина обрамлялась венчиком белого пуха.

Курт меня пихнул в бок — что, мол, сидишь, иди!

Я растерянно встал.

— Не готов, что ли? — Раздраженно, заметив мое замешательство, сказал препод.

— Г-готов, — заикаясь, ответил я.

— Тогда не томите! Ждем ваших откровений!

Я пошел к кафедре, пробравшись сквозь ряд стульев.

— Тема доклада… — горло пересохло. Блин! Оказывается, я Останина до сих пор боюсь!

— Какая же тема доклада? — препод презрительно усмехнулся.

— Мммм… — промычал я, — Недостатки однопартийной идеологии…

— Слушаем, — отвернулся Алалост.

Слушаем? Блин, ты, зараза, мне за этот доклад тогда пару влепил! Я, тогда, так и не понял — за что? Ведь все правильно говорил — плюрализм, демократия с человеческим лицом… Каким же я романтиком был… Комсомолец, бля, образца конца восьмидесятых… Ну держитесь! И отложил в сторону исписанную тетрадку с тезисами.

— А у нее нет недостатков!

Останин недоуменно повернулся ко мне:

— Простите?

— Нет, говорю, у нее недостатков. Вот смотрите… Если у нас сейчас появятся партии — всяко-разные либерал-демократы, просто демократы, просто либералы, нацисты, анархисты — а они уже есть, кажется? Запамятовал… Так вот. Каждая из этих партий будет пытаться внести с социум именно свои идеи. И бороться с другими. И не всегда законными методами. И к чему же это приведет? Раскол народа. Раскол общества. И пока вся эта мелочь будет отвлекать нас, те, кто реально находятся у власти — будут просто уничтожать Союз и нас с вами.

— Вы что же, против плюрализма мнений? — прищурившись спросил Останин.

— Как ни печально, против. Потому как из-за этого плюрализма нам, извините нечего жрать будет. Страна рассыплется, как карточный домик. Мы, будущие учителя, будем вынуждены бутылки на помойках собирать, чтобы выжить.

Аудитория замерла. А меня понесло:

— Нет, я не против плюрализма на уровне частном, житейском. Диссиденты были, есть и будут. Но плюрализм в отдельно взятой голове — это шизофрения. А плюрализм в отдельно взятой стране — это смерть. Вот посмотрите, те же пиндосы…

— Кто?? — удивился новому, для начала девяностых, словечку Останин.

— Ой… Американцы. Они утро начинают с поднятия флага. А уроки начинаются с пения национального гимна. А мы? Месяца не прошло как флаг выбросили и от гимна отказались. И радуемся как обезьяны гнилому банану. А гимн еще вернется. И флаг вернется. Только, как бы поздно не оказалось. Представьте себе, что Украина вдруг захотела отдельно жить.

Кто-то из однокурсников засмеялся.

— А что смешного я говорю?

— Вообще-то референдум показал, что более семидесяти процентов населения СССР за сохранение Союза… — мягко перебил меня Останин.

— Ну и что? Спросят, что ли, нас, когда президенты республик будут в Беловежской Пуще Страну убивать?

— Почем в Беловежской-то? — выкрикнул кто-то из студентов. Ганс, кажется.