Александр Абрамов - Шекспир и его смуглая леди

Смотритель купил этот старый дом, расположенный в получасе конной езды от Лондона еще в шестьсот первом.

Когда точно?

Пожалуй, это произошло через месяц после казни Эссекса.

Ничего намеренного, просто так совпало…

Тогда, в шестьсот первом, он еще думал, что будет подолгу жить в елизаветинском времени и времени ее «сменщика» на английском престоле — Якова Стюарта, пусть не так долго, как в начале, когда Уилл и Бриджет… да-да, Бриджет, забыли давно про Елизавету!., когда они делали свои первые шаги в роли Потрясающего Копьем, когда Игра еще только формировала свои собственные правила, пусть не постоянно жить, но хотя бы пять-шесть месяцев в году. Тогда, в шестьсот первом, когда уже были созданы «Гамлет» и «Двенадцатая ночь», «Ромео и Джульетта» и «Венецианский купец», «Много шума из ничего» и «Виндзорские насмешницы» — всего двадцать три пьесы из тридцати семи, составляющих шекспировский канон…

(или из тридцати шести, вошедших в Великое Фолио, куда не попал лишь сомнительный для шекспироведов «Перикл»)…

тогда Смотрителю было абсолютно ясно: он уже не слишком нужен Уиллу. Чтоб не сказать — вовсе не нужен. Всесильная менто-коррекция превратила среднего актера в гениального драматурга…

(как и любого бы превратила, говорилось уже, в каждом человеке спрятан любой талант — надо лишь отыскать его в тех девяноста процентов человеческого мозга, что действительно спят без просыпу)…

а вернее, в половинку драматурга, ибо другой половинкой стала Бриджет, которой талант напрямую вручил Бог, а не через посредство ординарного специалиста Службы Времени.

Итак, не нужен Смотритель здесь, в Лондоне, не нужен — да! Но Уиллу с Бриджет не нужен, а не Игре. Игре-то Смотритель был необходим позарез все время, потому что Игроки то и дело хотели вести себя в ней чересчур независимо, им постоянно требовался пастух, как стаду, пусть и маленькому, а роль пастуха выходила у Смотрителя удачно. Как-то уж так случилось, что его авторитет в руководстве Игрой признали все — даже всезнающий и всепонимающий Бэкон, даже самый неуправляемый Эссекс…

(который донеуправлялся-таки до ссоры с королевой, до открытого бунта, до казни, до трагического выхода из Игры)…

а уж о юных участниках Игры и говорить нечего, они графа Монферье обожали, хотя давно повзрослели…

(в этом веке юные быстро взрослеют)…

и многого в жизни добились.

Даже тетушка Мэри, властная и решительная графиня Пембрук, признала графа за своего. И Бриджет признала, ученицу свою, но не как ученицу уже, а как равную себе по творческому мастерству…

Да, Бриджет!..

Их союз (отнюдь не только творческий) с Уиллом не остался тайной для общества (высшего, разумеется), но общество (высшее, будь оно…) молчаливо решило, что ничего не знает об этом нетворческом союзе…

(о творческом — откуда бы узнать?)…

не видит, не слышит, не замечает.

Позиция.

Она, позиция эта, совсем не мешала Бриджет и Уиллу, им не требовалось признание высшего общества, им вполне хватало друг друга — для совместных жизни и работы. Но Уиллу, считал Смотритель, Бриджет была куда более необходима, чем он ей. Эта маленькая, тоненькая, не меняющаяся с годами женщинка не случайно прикрылась именем Елизаветы, когда впервые познакомилась с Уиллом и с графом Монферье: ее характер был не менее крутым и жестким, чем у ее монаршествующей «тезки». Вот кто был истинным пастухом для Уилла — она его вела и в жизни и в творчестве, а граф Монферье семенил сбоку и дудел в пастуший рожок. Всего лишь.

Да и для нее граф был тем, кто дудит, вряд ли больше. Она плохо верила в чудо, которое он (якобы!) совершил с ее соавтором и любимым…

(Смотритель считал, что порядок таков: сначала — соавтор, а любимый — потом)…

потому что такие чудеса суть происки дьявола: лишь Бог дает смертным дары свои, а значит, граф берет на себя лишку, ничего он «разбудить» в голове Уилла не мог. Просто раньше Уилл пьес и сонетов не писал и не знал, что талантлив, а взял перо в руки — все само и понеслось.

Но Бриджет приняла Игру, которую придумал граф Монферье, и строжайшим образом блюла все ее правила. И уж так вышло, что основой Игры был именно их творческий союз с Уиллом, то есть тайной по определению был, что ж тогда плакать об их любовном союзе! Высшее общество право в своем «заговоре молчания»: нечем объяснить любовь высокородной дамы и простого актера, сына перчаточника…

(пусть даже «подозреваемого» в причастности к созданию великих пьес и стихов)…