Эстер Фриснер - Псалмы Ирода

Когда Бекка возвращалась с просяного поля, ребенок на холме все еще плакал. Так же отчетливо она слышала его каждый раз, когда уходила на полевые работы и когда возвращалась с них домой. Хотя никто не говорил о таком в присутствии детей, она подслушала, как кто-то из женщин шепотом сказал, что этот ребенок не умирает куда дольше, чем можно было бы ожидать. Это Знак, сказала Тали. А Знак чего именно, никто не осмелился даже гадать.

Теперь горький плач ребенка звучал слабее, но он был все так же непрерывен и настойчив. Плач преследовал Бекку все время, пока она спускалась по тропинке мимо мертвых яблонь, и провожал до самых дверей дома.

Ребенок. Ребенок Линн. Девочка, если верить слухам, которые начали ходить еще несколько дней назад. А в этом сезоне на всех соседских фермах родилось слишком много девочек. Слухи оказались верными, они и не могли быть иными — иначе как оказалось бы это дитя сейчас на холме? Линн — самая лучшая травница во всем Имении, которой спасти жизнь другому человеку легче, чем чихнуть.

А вот эту жизнь она спасти не смогла.

Бекка ускорила шаги, она пыталась обогнать этот звук, но в то же время не казаться бегущей. Если б кто-нибудь из женщин увидел ее, ее обругали бы и прочли длинную нотацию. Ну а если б это был мужчина…

Она сделала над собой усилие, заставляя себя не ускорять шаг, и запела гимн Господина нашего Царя «Город покоя». Она пела громко, и пение помогало ей вплоть до той самой минуты, когда тропинка вывела ее на главную дорогу.

Здесь Бекка вдруг вспомнила, что «Город покоя» — любимая песня Линн. Она всегда пела ее во время своих частых объездов.

Выйдя на дорогу, Бекка почувствовала, что камень на сердце непереносимо тяжел. Даже на таком расстоянии от холма детский плач все еще был слышен. Она различала и его, и одновременно голос Линн, поющий «Город покоя». Осенний воздух был населен призраками, суровыми и упрямыми призраками ныне живущих. Память Бекки вызвала к жизни призрак Линн, и вот, пожалуйста — та уже трусит рысцой по дороге на хутор Праведный Путь.

Когда ты была еще ребенком, ты всегда прислушивалась, не зазвучит ли на дороге эта песня. И в ту минуту, когда до твоих ушей долетал женский голос, поющий «Город покоя», ты со всех ног мчалась в дом, чтоб оповестить все тамошнее женское население, что мисс Линн уже едет. Ошибки быть не могло — это Линн! Она никогда не пропускала свои обычные объезды, никогда не позволяла младшим травницам подменять себя — даже и тогда, когда ее живот стал таким огромным, что было удивительно, как она может ходить, не говоря уж о том, как умудряется влезать на свою древнюю рабочую лошадь, которую альф ее хутора определил ей для поездок.

Теперь, стоя на дороге под полуденным солнцем, ласкающим ее плечи своим вялым теплом, бессильным прогнать из сердца смертельный холод, Бекка ощущала, как память овладевает ею — телом и душой. Время текло назад, недели и месяцы осыпались с него, пока Бекка снова не оказалась рядом с матерью перед собственным домом. Мисс Линн, натянув поводья старой кобылы, весело здоровалась с ожидавшими ее приезда женщинами.

— Захария избаловал меня, — говорила Линн, пока мать Бекки помогала ей слезать с костлявой спины лошади. — Я говорю и говорю ему, что прогулка пешком только полезна женщине, носящей плод, а он и слышать об этом не желает.

— А должен был бы, — ответила, улыбаясь, Хэтти. — Если он не желает прислушиваться к мнению старшей травницы Имения, искушенной в искусстве помощи роженицам, то кого же он вообще готов слушаться?

Линн расхохоталась и прошла за Хэтти внутрь дома. Бекка тихонько следовала за ними в большую гостевую комнату, с нежностью вслушиваясь в милый и легкий звук смеха Линн. Ни одна женщина во всем Имении не смеялась таким счастливым смехом, как Линн.

— Зах слушается только себя, Имения, Коопа, Бога и Господина нашего Царя — именно в этом порядке. — Линн уселась в одно из кресел с высокой деревянной спинкой, стоявших вблизи очага.