Михаил Ахманов - Окно в Европу

– Стоп, батенька мой, стоп! – прервал Вовк Ильич. – Не Емелька, а Емеля, и не атаман, а генерал, командующий Первой революционной армией.

– Ну, ты и формалист, Вован! – пискнула Яга Путятична.

Вовк Ильич посуровел.

– Никаких Вованов, матушка! Мы не на девичьих посиделках! Пиши свои уставы по призрению и помни о партийной дисциплине! Ты с председателем Ревкома говоришь!

Яга судорожно сглотнула, но возражать не осмелилась.

– Так что у нас за новости от генерала Пугача? – огладив лысину, молвил Вовк Ильич. – Подойдет ли он к Киеву утром?

– Ежели не с первой зарей, то к полудню точно будет, – отозвался Збых. – Бугры взяты и сожжены, а полки, что там стояли, потрепаны сильно и бегут в Киев. Сотен десять или двенадцать их осталось. Генерал не смог тут же вдогон за ними идти.

– Эта пачэму? – нахмурившись, спросил Рябой.

– Стеньку пришлось урезонивать. Стенька Разин тоже к Буграм подошел, шалить принялся, требовать долю от латынского военного обоза… Ну, Пугач Стеньку повесил, а оглоедов его погнал в первый черед на лагерь княжих ратников. Не все идти захотели… ну, с ними тоже пришлось разбираться… – Збых чиркнул ребром ладони по горлу.

Вовк Ильич произнес с озабоченным видом:

– Делегацию надо к Пугачу отправить для приветствия… первый наш генерал как-никак… Кто бы сбегал, а?

– Я! – снова выкрикнул Троцкус.

– Нет, нужен настоящий пролетарий… братан Ослабя, к примеру… Пойдешь? Пугач, говорят, любит крепких мужиков, а кузнецов особенно.

– Пойду и лошадку ему подкую, ежели надо, – согласился Ослабя. – Я хоть теперича комиссар, а не забыл, как молотом махать!

– Ни к чему такие почести! – взвился Троцкус. – Вообще я так считаю: коль есть у нас первая армия, то нужна и вторая, из киевских ополченцев и бывших княжьих ратников! А поставить генералом надо…

– Мэна, – сказал Рябой, грохнув о стол рукоятью нагана. – Ты, братан Троцкус, нэ суэтис, гэнэралы ужэ назначэны. Ты, кацо, своим дэлом займис.

– Верно говорит братан Рябой, – поддержал Вовк Ильич. – Тебе, батенька, выделен сектор работы, причем архиважный! Так что бери лошадей, подводы, десяток-другой молодцов и езжай по селам. Бойцов наших кормить надобно!

Троцкус надулся.

– Мелкое дело! Для меня ли? Я тут нужен, в городе. Я тут просто необходим! Не люблю о собственных заслугах говорить, однако напомню: связи с Римом через меня идут. Деньги, оружие, политическая поддержка и все такое… Все в моих руках!

– Уже нет, – с мстительным блеском в глазах сказал Вовк Ильич. – Ты, братан Троцкус, с этим делом не справился, даже не сумел узнать, где обоз оружейный спрятали. Теперь все полномочия на мне, включая Юния Лепида. – Внезапно он не выдержал, сорвался, сунул под нос Троцкусу кулачок и заорал: – Вот он где, твой Юний Лепид, прощелыга римский! К ногтю его взяли! Сидит под стражей в своих хоромах и донесения пишет, какие велю! А не напишет, в Сибирь упечем, в шахту, на рудник! И тебя туда же, батенька, если не подчинишься партийной дисциплине! Ясно?

Троцкус съежился, признавая поражение, потом уронил лицо на стол и заплакал.

Не въедет Марк Троцкус в Рим на белом коне… Не въедет!

Двадцать восемь верст до Киева прошли за вечер и половину ночи. Хайло со своими ехал в голове колонны вместе с полковником Черемисом, вез мертвого Василя, сына воеводы, глядел в его лицо, совсем молодое и не обезображенное смертью. По словам Черемиса, Василь был лихим воином. Как подошли мятежники и принялись из пушек гвоздить, так стало ясно: или гибель в лагере, или позорное бегство, или атака на врагов, чтобы отбить орудия. Василь повел свою пехоту, а Черемис – конных. Но не только пушки были у смутьянов, пулеметы тоже нашлись. Попали ратники под кинжальный огонь, конные вспять повернулись, пешие тоже, а Василь не захотел, нес княжье знамя вперед и вперед, пока не пробила сердце пуля. С честью погиб!

Так сказал Черемис, а Хайло подумал, что чести в той гибели нет, одна глупая гордость, ведь свои убили, хоть и бунтари. Получалось, что сгинул Василь не за медный грош! Не землю свою защищал, не с хазарами дрался, не с поляками или германцами, а с собственным народом. Не за отчизну умер, за власть боярскую и княжью! А если люди ее не хотят? Ни власти этой, ни новой веры, ни иноземных обычаев? Что тогда делать?… Одних расстрелять, других повесить, третьих в Сибирь сослать, а с чем тогда останешься?… С быдлом, с покорными рабами… И породят те рабы такое же рабское племя, тупое и равнодушное, жадное до денег и государевых милостей, не знающее совести и чести… Тогда уж лучше к хазарам сбежать, как решил Алексашка, или в Египет!