Михаил Ахманов - Окно в Европу

– Сабли вон! В атаку!

Посекли оставшихся, поскакали дальше. Грохот впереди нарастал – похоже, там молотили два или три десятка орудий. Темнеющий небосвод окрасился багровым пламенем разрывов, где-то впереди посвистывала картечь и визгливо стрекотали пулеметы.

Дорога вышла из леса. Теперь перед всадниками раскинулось поле, перепаханное воронками, дальше – широкая луговина, а справа – два холма с горящими домишками, сельцо Бугры, и воинский лагерь за бревенчатым частоколом. Многие бревна были повалены орудийным огнем, и за ними и на них лежали мертвые ратники. Но лагерь еще оборонялся – были видны вспышки выстрелов, а со склона холма вела огонь батарея. Ей отвечали скорострельные орудия с края луговины, но не очень метко – снаряды рвались на холмах, превращая деревню в пылающие развалины. Но эта дуэль все же была неравной; Хайло понимал, что пушек у наступающих много больше, а снаряды крупного калибра смертоноснее. Еще ему показалось, что за вражескими батареями колышется какая-то темная живая масса, будто там сгрудилось огромное стадо или, возможно, толпа. Оттуда стреляли и били из пулеметов, а луг был усеян трупами людей и лошадей, среди которых виднелись брошенные тачанки.

– Бой в Крыму, все в дыму… – пробормотал кто-то за спиной сотника.

– Бунтовщики! Как муравьев их! – произнес другой ратник.

– Однако, Путята, не чукчи они, – молвил Хравн. – Кто-то из воров-атаманов пожаловал… Но пушки-то у них откель?

Сотник обернулся.

– Слушай приказ! Спешиться, коней спрятать в лесу, стеречь дорогу, и если на вас не попрут, в бой не ввязываться. Я в лагерь. Ждите здесь.

Пришпорив жеребца, он поскакал через поле к частоколу. Уже почти стемнело, но горящая деревня освещала путь. Пахло дымом, паленой плотью и кислым запахом пороха. Сейчас Хайло не думал о Нежане, о ребе Хаиме и вообще о том, что могло твориться в столице; пригибаясь к шее жеребца, он старался объезжать воронки и пропаханные снарядами рытвины. То и дело он слышал пронзительный свист, потом где-то в стороне земля вставала дыбом, и над ней расцветал огненный факел взрыва. Похоже, враг снарядов не жалел, восполняя малое свое умение огнем по площадям.

У частокола Хайло спрыгнул наземь и крикнул, что он гонец из Киева, с пакетом воеводе Кочубею. Тот обнаружился в блиндаже в окружении трех своих полковников, двух живых и одного мертвого. Распечатал Кочубей пакет, прочитал, стер со лба пороховую копоть и промолвил:

– Велено в Киев идти всеми тремя полками. Да только где эти полки?… У тебя, Черемис, много ли осталось всадников? А у тебя, Кунич, сколько есть пехоты?

– Конных половина от прежнего, твоя милость, – сказал один полковник. – Остальные легли, когда мы пушки пытались отбить.

– Из двух полков один соберу, – сказал другой. – Кто убит, а кто сбежал к мятежникам.

Третий промолчал – лежал на лавке лицом вверх и глядел в бревенчатый накат невидящими глазами.

– Ну, в Киев так в Киев. Пойдем с тем, что есть, – пробурчал воевода и повернулся к Хайлу. – Но быстро, сотник, нам не собраться. Пушки надо увезти, боезапас, а еще раненых и убитых. Опять же ночь на дворе.

– Собирайся быстрее, твоя милость, – отозвался Хайло. – В лесу разъезд мятежников мы встретили и порубили. Мои сейчас дорогу держат, но их всего-то два десятка. Если путь в столицу перережут, не выберемся отсель.

Кочубей задумался, мрачно глядя в пол, затем велел:

– С пушек сбить замки и бросить здесь. Мертвых тоже не повезем. Раненых грузить на подводы. Первыми, Черемис, твои конники пойдут, за ними я с пехотой и обозом. Кунич, будешь в тыловом охранении. Выполняйте!

Полковники ушли. Воевода по-прежнему не двигался, уставясь в пол, поглаживал ладонью лоб и щеки, ставшие почему-то влажными, размазывал по лицу сизую пороховую гарь. Молчал, дергал седые усы. Наконец произнес:

– Добрый ли у тебя конь, сотник? Свезет ли двоих?

– Добрый, – сказал Хайло. – Кого везти, твоя милость?

– А вот его. – Воевода кивнул на мертвого полковника. – Сына моего Василя. Раз мертвых не берем, не могу я его в подводу класть, не могу собственный приказ нарушить. Ты – другое дело… Свезешь его в Киев, век буду за тебя богов молить.

– Свезу, – сказал Хайло и, шагнув к лавке, взял мертвеца на руки. – А богов за меня молить не нужно. Какие у нас нынче боги, о том даже князь с Думой не знают.

Он вышел из блиндажа, взгромоздил тело на коня и вскочил в седло. Затем медленно двинулся через поле к лесу и к своим ратникам. Позади перекликались люди, стонали раненые, ржали лошади, скрипели колеса телег. Пала ночь. С луговины больше не стреляли.