Андрей Максимушкин - Багровые волны

Д-3 в Финской войне не участвовала. Корабль попал в график по капремонту, и с осени по весну ленинградские корабелы возвращали ему вторую молодость. Заводчане переделали ходовую рубку, изменили форму носовой оконечности, опустили орудие на палубу, убрали лишние цистерны плавучести. В результате корабль стал более мореходным, устойчивее на волне, немного сократилось время погружения, улучшился обзор с мостика, с орудием обращаться стало не в пример удобнее и легче. Раньше артиллеристам мешало ограждение ходовой рубки.

— Товарищ командир, — из люка высунулась голова вахтенного краснофлотца — Вас зовут вниз. Радиограмма важнецкая пришла.

— Тогда геть на мостик, смотреть за горизонтом — отреагировал Котлов. — Штурман, прими на себя командование.

Ответ Серебрякова командир уже не слышал. Да и не важно это было. Все равно мы в море одни, кораблей не видно, земля далеко. И отсутствие у лейтенанта Серебрякова допуска к командованию кораблем, не имеет ни какого значения. Человек он неглупый, не первый день в море. Справится.

Зря говорят, что моряки не любят землю. Ерунда все это. Наоборот, отношение флотских к нашей родимой незыблемой тверди под ногами куда более бережное, нежное и трепетное, чем у сухопутных сограждан. Иначе и быть не может. Только тот, кто неделями и месяцами не видит земли, кто отвыкает от неподвижной твердой опоры под ногами, кому ночами снятся родимые осины и кто иногда готов выть на луну от того что родной дом находится на другом конце света может любить сушу, так как моряк.

Есть поверье, что моряком надо родиться, капитан корабля должен вырасти на берегу моря и с детства слушать морской прибой вместо колыбельной, играть с ракушками на берегу и с молоком матери впитать любовь к соленому морскому воздуху. Наверное, есть в этом доля правды. Но так же верно, что любовь к морю может проявиться в любом возрасте.

Виктор Котлов помнил, как год назад в Ленинграде на дружеской посиделке в теплой компании морских офицеров один из гостей распинался о высоком, о роли судьбы и места рождения, о наследственном морском характере несвойственном сухопутным крысам. Товарищ успел принять на грудь лишнего, и страдал недержанием речи. Спорить с ним никто не стал.

Многие из гостей сами в душе соглашались с говорившим, они выросли на берегу моря, их отцы или старшие родственники в свое время служили на флоте. Те же, кто попал на флот по комсомольским наборам, помалкивали и про себя скептически усмехались. Не спорь с дураком — люди могут не заметить между вами разницы. А кто и не обращал внимания на разглагольствования набравшегося по ватерлинию капитан-лейтенанта, мало ли что сболтнешь под хорошую выпивку в дружеской компании, главное чтоб не вразрез с политической линией и не против начальства.

Никто и не заметил, как сидевший за столом старший лейтенант со значками подводника на форменном кителе молча поднялся, бросил на болтуна красноречивый взгляд из-под бровей и вышел. Виктор Котлов не собирался с кем либо спорить. Ему просто было противно оставаться под одной крышей с самовлюбленным болваном, гордившемся тем, что его дядя в свое время десять лет служил на флоте, дослужился до унтер офицера и вовремя перешел на сторону Революции.

Подводник спокойно вышел из квартиры, спустился во двор и, не оборачиваясь, двинулся в сторону Мойки. Только дойдя до мостика, Виктор набил трубку и закурил. Глупо получилось, но он не мог иначе. Обида, смешная в общем то, но оставаться с компанией он не хотел. Табак помог успокоиться, привел мысли и чувства в порядок. Ничего страшного не случилось.

Гнев и злоба постепенно отступали, мало ли кто что сболтнет под загрузкой. Сам потом будет раскаиваться, да еще чего доброго побежит извиняться. Таких вещей Котлов не любил. Извинения это нечто старорежимное, поповское. Дескать, извинился перед человеком и с тебя как с гуся вода — ничего ему больше не должен.

Виктор Котлов вспомнил, как в далеком детстве ему досталось от отца за разваленную поленницу дров. Поиграли с дружками в штурм Перекопа Красной армией. Игра шла весело и с размахом, так что проходящие мимо старушки мелко крестились, при виде с гиканьем прыгавшим по сложенным из дров «укреплениям» шкетов.

Вечером наступила расплата. Извинениями и униженными мольбами о прощении не обошлось. Витьке и пойманным на месте преступления его друзьям и братьям пришлось до глубокой ночи складывать дрова обратно в поленницу. Урок пошел в прок — на собственной шкуре понял, что чужой труд надо уважать. Любой труд надо уважать.