Юлия Иванова - Дремучие двери. Том II

Что человеки — капилляры, нервы, сосуды, по которым струится Божественный Поток, творя Жизнь. Что они — проводники Её, сотворцы, соучастники этого великого таинства — вечно гореть в святом снежно-огненном движении, неся и созидая Жизнь. Каждым биением сердца, каждым делом и словом нести и сотворить Бытие Подлинное. Всё мёртвое, непроницаемое отбрасывается во тьму. Таков закон жизни во имя Жизни.

«Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа есть Дух.

Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше.

Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рождённым от Духа». /Иоан. 3: 6–8/

Поток Животворящий мчался, обтекая её, — из Себя, через всё и в Себя, Иоанна-мысль прозревала, казалось, таинственно-глубинное биение Его Сердца — жертвенной любви, извечно и добровольно посвящённый всецело этому животворению, спасению, преображению, воскрешению всего и вся. Всякой гибнущей твари, взывающей о помощи.

И вдруг впервые ощутила слабый, едва слышный стук собственного сердца и поняла, что ещё жива. И что этот ее едва различимый пульс чудесным непостижимым образом связан с извечно преодолевающим хаос ритмом Единосущного и Нераздельного.

«Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.

В нём была жизнь, и жизнь была свет человеков; И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». /Иоан. 1:3–5/ И чем больше она вмещала, прозревала уже не только мыслью, но и едва бьющимся сердцем, дивный пульс, ритм, биение животворящего Слова в неземной симфонии Вечного Созидания — радуг, аккордов, идей и свершений, чем больше трепетала, рвалась туда душа в неистовой жажде одновременно гибели и рождения, тем явственней сознавала в ужасе свою зажатость, закупоренность. Мельчайшего, но уникального по Замыслу капилляра, не оправдавшего своего предназначения, заполненного полутьмой… Принять, обогатить, пронести, как эстафету, через земную жизнь — и передать дальше… Не проводник, не сопричастник, не сотворец. Препятствие. Животворящий поток, встретившись с непроницаемостью, обтекает её и несётся дальше, мимо… Препятствие, балласт, тромб…

Она не исполнила своего призвания, предназначения! Там, в историческом времени, остался чистый лист бумаги и открывшаяся когда-то строчка из пророка Иеремии: «…напиши себе все слова, которые Я говорил тебе, в книгу». Мысль о девственно-чистом листе бумаги впервые не вызвала отвращения…

Она должна вернуться! Иоанна-мысль стала Иоанной-волей, Иоанной-молитвой: «Господи, дай исполнить Волю Твою…» Соответствовать ПРИЗВАНИЮ. Не позволить потоку, дару Жизни в тебе загустеть тромбом… Не прервать цепь, передать эстафету. «Исполнить долг, завещанный от Бога»…

Что было прежде? Она услыхала ли эту Высшую Волю о себе, или сама попросилась добровольцем, вооружённая словом?

Или всю жизнь ждала этого приказа, ждала изначально, ибо по законам как земной, так и небесной драматургии висящее на стене ружьё должно выстрелить? А записавшийся добровольцем — или воин или дезертир…

«Напиши, что Я сказал тебе, в книгу»…

«Дай исполнить Волю Твою», «Да будет Воля Твоя», — прежде всего наша воля содержится в этой молитве, наша дарованная Творцом свобода. Воля исполнить Волю.

— Встань, Иоанна…

Тамбур теперь был расцвечен трепетно-живыми сполохами того самого Света Невечернего, «невозможной Мечты» художника Дарёнова. Брошенный старый веник зеленел клейкой майской листвой, ожил и благоухал букет засохших прошлогодних пионов. Воскресла давным-давно обглоданная в паутине бабочка, расправила солнечно-рыжие крылья и стала биться в пыльное подслеповатое оконце над входной дверью с ромбами, за которой пряталась удравшая тьма.

Именно туда, в тёмное будущее, жаждала вернуться сидящая на пыльном дощатом полу давно снесённого дома ожившая, как и эта бабочка, Иоанна. Хоть и ждали её за дверью напротив и спасающие мамины руки, и ещё живой отец, и бабка Ксеня, и счастливое послевоенное детство…

— Встань, Иоанна, — снова тихо и властно прозвучало в ней. От кого-то, или от неё самой — не имело значения. Воля творить Волю.

— Встань и иди…

Она выпрямилась. Оттолкнувшись от стены, сделала шаг другой… Вернулась боль, с каждым движением всё острее, невыносимее. Боль по имени Иоанна. Но ещё невыносимее был страх не дойти.

Тёмное будущее встретило её тьмой кромешной, душной и пропахшей лекарствами. Иоанна обернулась на гаснущие за спиной сполохи и увидала в проеме двери с ромбами огненно-светлую благословляющую Руку. Дверь захлопнулась. Перед ней высилась едва различимая гора, на которую ей предстояло вскарабкаться. Туда, где мерцала над головой маленькая светлая точка — то ли звезда, то ли маяк, или лампа операционной. Она ползла, хотя это было совершенно невозможно, и разрывались сердце и лёгкие от спёртого, исполненного лекарственной тьмой воздуха, и тело от боли. И лампа — маяк — звезда то приближалась, то снова пряталась в наваливающейся дурноте кромешной тьмы. Иоанна ползла, зная, что там её место, её призвание… Её Голгофа, её высотка, её «Всё». Её звено в цепи, которое нельзя разорвать. И что Господь не даёт испытаний сверх меры. Вокруг прозревала она и других, восходящих до неё, каждый на свою Голгофу, — их впаянные в скалу тела, обращённые к небу лица — совсем юные, в полноте лет, пожилые, но всегда устремлённые туда, вверх, где мерцала эта светлая точка — то ли звезда, то ли маяк, то ли лампа операционной… Застигнутые в пути победители смерти.