Юлия Иванова: Валет, который не служит

Юлия Иванова

Валет, который не служит

В этом южном курортном городке было много ничейных собак.Они кормились при ресторанах, шашлычных, кафе; здесь же неподалeку спали, затевали шумные драки и свадьбы, вытаптывая цветочные газоны, щенились где-нибудь в закутке, среди пустых ящиков из-под пива. Их гнали, били, на них устраивали облавы, но собаки появлялись снова и по-прежнему бродили от столика к столику, заглядывая в глаза посетителям, Они выставляли напоказ свой заискивающе-просящий взгляд так же бесстыдно, как нищий культю и лохмотья. Их врагами были уборщицы, союзниками - дети.

- Мама, глянь, собачка!..

- Не смей руками, она Бог знает, где бегает. Может, вообще бешеная. Пошла! Кыш!

- Ой, не надо! Смотри, она служит...На, на!

Вот тут важно было не теряться, побыстрей вставать на задние лапы, да половчей, позабавней, чтобы маленький человечек захлопал в ладоши, чтобы мать улыбнулась снисходительно, чтоб с соседних столиков тоже обратили внимание, тоже позвали:

- Эй, шавка! На, служи!

И тогда только успевай глотать да хрустеть косточками, пока не появился официант.

Все местные ничейные собаки прекрасно умели служить. Некоторые крутились на задних лапах почище цирковых, хотя их никто специально не дрессировал. Умение это вырабатывалось с детства, когда мать впервые приводила их к этим столикам, где царила своя собачья конкуренция. Сумеешь лучше других привлечь внимание, позабавить, развлечь - твое счастье. Не сумеешь - ходи голодный. Поэтому все ничейные собаки служили. Все, кроме Валета.

Это был старый породистый пес с длинной бурой шерстью, свалявшейся и местами потертой, как заношенная шуба. Он приходил обычно в одну и ту же шашлычную под навесом и всегда вечером. Ложился у ограды, где столики обслуживал официант Гиви, и дремал, положив на лапы большую медвежью голову. Если его окликали, Валет вставал тяжело, не сразу. Шел на зов будто нехотя и, остановившись перед столиком, безразлично ждал.

- Ну что же ты? Служи, - требовал посетитель, размахивая подцепленным на вилку кусок мяса.

Валет не двигался, только чуть отворачивал морду, а взгляд его становился отсутствующим, тусклым и вообще каким-то несобачьим. Казалось, он хотел сказать: "Чего дурака-то валяешь? Давай, раз позвал, или я пойду..."

-Нет, ты служи! - с пьяным упорством настаивал посетитель, Ишь, лентяй!

- Нэ будэт он,- заявлял Гиви, с грохотом сметая на поднос грязную посуду, - Валэт нэ служит.

- Это еще почему?

- Нэ служит - и все.

Гиви сообщал это с каким-то злым удовлетворением. То была его маленькая месть тем, кто давал ему щедрые чаевые, а главное, самому себе, очень любящему их получать.

- Ну и пусть катится...- Посетитель демонстративно отворачивался от Валета, а кусок доставался Пуговке - разбитной вертлявой собачонке, прозванной так то ли за пару круглых черных глаз, то ли за блестящий кончик носа с двумя дырочками-ноздрями.

А Валет снова ложился на прежнее место и смотрел, как подпрыгивает и крутит задом Пуговка, как мелькает в бешеном ритме ее куцый хвост, каким лицемерно-благоговейным восторгом светятся глазки. Ему нравилась Пуговка. Она чем-то напоминала подругу его юности Альму, такую же вертлявую и шуструю. Когда Пуговка виртуозно проглатывала на лету очередной кусок шашлыка, Валет так отчетливо представлял его вкус, что пасть наполнялась слюной, а брюхо мучительно ныло от голода. Но он не испытывал при этом ни зависти, ни злобы. И был совсем уж далек от мысли осуждать Пуговку и других ничейных собак за то, что они служат. Просто они умели это делать, а он - нет. Он был Валетом, который не служит. "Нэ служит, и все", - как говорил официант Гиви и - нет худа без добра - покровительствовал ему именно за этот недостаток.

К полуночи, проводив последнего посетителя и вполголоса ругнувшись ему вслед, Гиви допивал за стойкой початую бутылку "Цинандали" и подзывал Валета.

- Ну, иди сюда, собака. Хорошая собака. Совсэм глупая собака.

Он ставил перед Валетом до краев полную миску. Остатки харчо, косточки с ошметками жира и мяса, корки сыра - словом, настоящий пир. Каким бы голодным ни был Валет, ел он всегда обстоятельно, неторопливо, и никогда не закапывал излишки впрок - в этом тоже было его отличие от других ничейных собак.

Откуда ни возьмись, появлялась Пуговка. Глаза ее смотрели на Валета благоговейно и преданно; горячее гибкое тельце льнуло к нему, ласкалось, а кончик носа тем временем тянулся к миске.