Олег Курылев - Убить фюрера

«А ведь это сказано обо мне и о немцах», – подумал он тогда, еще не представляя, что таила в себе «белая книга».

Поезд пересек внутреннюю границу с Польшей. Нижегородский стоял в коридоре и напряженно всматривался в проплывающий за окном вид, ловя каждую деталь. За последнее время ему много раз приходилось пересекать границы, но никогда это не вызывало такого волнения. Ведь это была Россия.

Возвращается он в нее или едет впервые? Нет, конечно, впервые. Это совершенно не та страна, где он родился. Савва прав. И все же здесь говорят на его родном языке, читают русские книги, здесь они свободно будут называть друг друга по имени-отчеству…

– Ты погляди, что пишут! – из купе с газетами в руках вышел Каратаев. – Вот только заголовки и краткие выжимки из передовиц: «Граф Берхтольд отзывает 10-й и 11-й пункты австро-венгерской ноты Белграду», «Военный кабинет кайзера объявил о выводе значительной части войск из Эльзаса», «Франция расценивает это решение как самый значительный шаг к миру, сделанный Германией за последние десять лет», «Лорд Грей приветствует мирные инициативы Центральных государств», «Пуанкаре не исключает возможности пересмотра марокканского вопроса». И так далее. Сегодня двадцатое сентября, Вадим. На Марне должны грохотать тысячи пушек, а здесь неподалеку сто австрийских, немецких и русских дивизий как раз в эти дни должны развертываться для битвы за Варшаву. А что мы наблюдаем? Сплошной политес! – Каратаев потряс ворохом газет. – По земле ходят десятки тысяч человек, которые должны бы уже валяться разорванными на куски. А они ходят!

– И пусть себе ходят, тебе-то что?

– Как это… – Каратаев посмотрел в дальний конец коридора и осекся. – Как это что? Та-ак, стало быть, я не обознался, – сказал он вдруг ни с того ни с сего.

Нижегородский вопросительно посмотрел на соотечественника.

– Видишь того типа, что стоит через четыре окна от нас? – тихо спросил Савва. – Да не крути ты башкой… смотри так.

– Тот маленький? Ну?

– Не узнаешь?

Нижегородский снова украдкой посмотрел в указанном направлении.

– Он отвернулся, как я его узнаю со спины? А что? Ты думаешь, слежка?

– Да нет, это совсем другое. Держу пари – нынешнее состояние дел, – пошуршал газетами Савва, – этому деятелю вовсе не по душе.

– Почему? Не говори загадками.

– А ты сперва угадай с трех раз, кто это такой. Даю подсказку: в прошлом году он написал Горькому, что «война Австгии с Госсией, – выговаривая букву «эр», Савва вдруг стал картавить, – была бы очень полезной для геволюции штуковиной, однако маловегоятно, чтобы Фганц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Ну? Есть версии?

– Иди ты! – вытаращил глаза Вадим. – Неужели?..

Прикрыв глаза, Каратаев едва заметно кивнул.

– Наверняка в его купе сидят жена и теща, – зашептал он. – Возвращаются из Галиции. Вот только теперь неясно, завербовали его немцы или нет. Понимаешь, в августе, если бы была война, австрийские власти должны были его арестовать за незаконное хранение оружия и продержать в тюрьме несколько дней. Ему даже предъявили бы обвинение в причастности к покушению на Фердинанда. Только все это блеф. Таким способом германская разведка хотела просто прибрать к рукам лидера крупной оппозиционной партии вражеского государства. И, как ты должен знать из школьного курса истории, ей это удалось. Бы, – добавил Савва. – История в нашем случае вполне приемлет сослагательное наклонение, потому что мы-то с тобой знаем, что так было бы, если бы… не мы с тобой.

– Я подойду! – дернулся в сторону Нижегородский.

– Стоять! – зашипел Каратаев. – Стоять! За ним могут следить. Ты забыл, что мы сами в бегах?

– Да я только познакомиться…

Савва затащил товарища в купе и запер дверь.

– Не нужно ни с кем знакомиться. Черт меня дернул вообще тебе сказать! Это ведь не юный мечтательный Гитлер, которого можно запихать на пароход и помахать ручкой. Ему сорок четыре года, за ним мощнейшая организация, боевые группы, он сидит на денежном мешке партии. Малейшее подозрение, и тебя уберут одним щелчком.

– Но, сказав «А», мы должны сказать и «Б», – зашептал Нижегордский. – Слушай, Саввыч, у меня родилась потрясающая идея…

Господа, делайте ваши ставки [фр.).

Ставки сделаны, больше ничего не принимается (фр.).

Недорогое столовое вино.