Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения

Пёс предупреждающе зарычал, причём всем присутствующим почудилось произнесённое: — "Дура!"

— И ему пива, — решил Беляков, уже привыкший к странным причудам своего спутника. Да вы не бойтесь, он во хмелю не буйствует.

Официантка не стала спорить, а сходила за мисочкой.

— Так удобнее будет, — пояснила она и спросила: — На закусочку чего пожелаете?

— А что есть?

— Балычок свежайший имеется, стерлядочка копчёная, крабы. Но они, правда, консервированные.

— Нет, спасибо, — отказался Александр Фёдорович. — Мне бы попроще, чего-нибудь.

— Вчера раков принесли. Отварить десяточек? С укропчиком?

Председатель поморщился, вспомнив надоевших омаров и лангустов, чем сразу приобрёл репутацию твёрдого в заблуждениях старовера. Только они утверждали, что де водяных сверчков есть не положено. Вот с курением многие, особенно бывшие фронтовики, делали себе послабление, хотя староотеческие книги питание дымом тоже не одобряли, а раками до сих пор пренебрегали.

— Может, воблы желаете?

— Астраханской?

— Да вы что, гражданин хороший? — даже оскорбилась официантка. — Чай нешто мы гостей будем кормить старыми подошвами? Своя имеется.

Издавна, со времен Макарьевской ещё ярмарки, повелось, что рыбного товару в Нижнем Новгороде водилось в количестве громадном и по цене весьма умеренной. Начиная от белужьей да осетровой икры множества видов, привозимой целыми баржами, до бросовой тарани, продаваемой потом зимами по деревням в разнос. Каждый находил себе по вкусу: человек обеспеченный — белорыбицу да звенья провесного балыка, а народ попроще предпочитал "коренную". Да непременно с душком, иначе вроде и не рыба вовсе. Местные же ловы считались сущей безделицей и баловством, достойным разве что мальчишек да досужих дачников, сидящих на берегу с камышовой удочкой при галстуке и шляпе.

Но пришли иные времена, и обычная осетрина стала из еды деликатесом неслыханным и невиданным. И оказалось, что даже щука, которой брезговали из-за морды, похожей на лягушачью, очень даже ничего, а лещ не такой уж и костлявый, как думалось раньше. Волга прокормила город в трудные годы. И многим по вкусу пришлась чехонь, считавшаяся рыбой сорной, а от многочисленности своей и вредной. Особенно с пивом.

А если её не пересушивать до состояния мощей, а дать провялиться в теньке дня три-четыре… А если она ещё и осенняя, нагулявшая жирок? Когда отрываете плавники, и начинаете дегустацию именно с них… И потом отламываете голову, непременно отламываете, не допуская кощунственного прикосновения ножом, и снимаете шкуру в несколько быстрых движений… С непривычки может показаться слишком долго, но сноровка приходит с годами, и только строгое следование ритуалу убережёт вас от косых взглядов со стороны собратьев по кружке при пренебрежении им.

И вот уже можно впиться зубами в полупрозрачную спинку, но не спешите этого делать. Сначала нужно поджарить на спичке рыбий пузырь, и уж потом запить его сладковато-солёный привкус парой долгих глотков. Или больше — на сколько хватит дыхания. И забываются горести и печали, и даже старые раны перестают ныть к любой непогоде. Хорошо!

А Таксу в Нижнем Новгороде нравилось всё больше и больше. Гордость за город он почувствовал ещё раньше, в стране подлых гудронов и злых ирокезов, но увидев наяву, просто восхитился. Никто не пытался наступить на хвост или дать пинка, никому в голову не приходило стрелять железными осами, от которых на шкуре остаются некрасивые пятна… Красота! Живи, да радуйся! Только жаль, что всё никак не найдётся любимый хозяин. Но ведь можно же подождать его, никуда не бегая?

Пёс знал, что его найдут, просто не могут не найти. Откуда взялась такая уверенность в собачьей душе, он и сам не ведал, но твёрдо верил — в один прекрасный момент появятся в небе белоснежные крылья. А потом… потом кто-то большой и добрый скажет, пряча улыбку в чуть рыжеватых усах: — "Я вернулся. Пойдём домой."

Александр Фёдорович поставил кружку на стол и с беспокойством посмотрел на застывшего над своей миской Такса. И даже потрогал пальцем, опасаясь, как бы с четвероногим другом чего не случилось. И готов был поклясться, что по собачьей морде прокатилось и упало вниз что-то, блеснувшее в неясном свете тусклых светильников. Пёс встрепенулся, глянул немного виноватым взглядом, и принялся лакать, громко шлёпая длинным розовым языком.

— Батюшки, товарищ Беляков совсем буржуем стал! — раздался насмешливый голос от двери.