Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения

Он наклонился и прошептал прямо в ухо.

— Не может быть! — поразился консул.

— Может, — подтвердил американец. — Просто фотографии в газетах всегда слегка подретушированы.

— И что всё же случилось?

Хаммер скромно потупился.

— Понимаете, Сергей Викторович, у нас неожиданно закончились деньги.

— Как, совсем?

— Нет, что вы, только наличные.

— Так выписали бы чек.

— А мы что, не пытались? Но почерк был уже настолько неразборчив, что его не приняли. А потом мистер Смит выпил ещё, и сказал речь. Дословно не помню, но что-то очень проникновенное и зажигательное. Про зажравшееся федеральное правительство, жиреющее на крови трудового банкирства и бизнесменства.

— Однако почти по Марксу.

— Да, и предложил объявить независимую Манхэттенскую республику. Ну а дальше события развивались по классической революционной схеме. Правда, никто не знал, где тут вокзал, почта, телеграф, и есть ли они вообще, поэтому решили начать сразу с национализации банков.

— Чужих? — уточнил Акимов.

— Естественно.

— Ну и…

— А потом пошли громить полицейские участки. А они громиться не захотели, и предложили помощь в национализации. У них же очень маленькое жалование…

— И что вы собираетесь делать дальше? — в голосе советского консула промелькнула жалость, и у Хаммера появилась надежда на спасение. — За ночь сюда подтянут войска, и тот кто доживёт до утра, к вечеру уже будет сидеть на электрическом стуле. Хотите?

— Нет! — в ужасе отшатнулся Арманд, но разглядел протянутую ему бутылку пива. — Да, спасибо.

Пока американец поправлял расшатанные нервы, Акимов раздумывал. Всё же, как чувствовал, прихватив с собой чемоданчик, почти полностью покрытый сургучными печатями. Сегодня именно тот день, когда его можно вскрыть.

— Товарищ Хаммер, вы хотите жить долго и счастливо?

— Само собой, Сергей Викторович!

— Тогда предлагаю пятьдесят на пятьдесят.

— Это о чём? — Арманд сделал вид что не понял, но под укоризненным взглядом смутился, и тихо произнёс: — Грабёж.

— Нисколько. Советскому правительству, которое я здесь представляю, за меньшее вмешиваться просто неприлично. Да и то такие льготные условия только для вас, в знак особого расположения. Остальным могу предложить лишь тридцать процентов.

— Они не согласятся.

Беседа была прервана звуком упавшего автомата и хриплым спросонья голосом:

— Доброе утро, господа!

— Извините, но сейчас ещё вечер, — Акимов перешёл на английский.

— Не ещё, а уже, — поправил его мистер Смит и спросил: — А вы кто?

Сергей Викторович представился, для чего пришлось предъявлять документы, и коротко объяснил суть проблемы. Главный манхэттенский революционер задумался.

— У меня тут… а если… и потом… да куда они денутся, — бормотал он себе под нос. — Я согласен, товарищ!

— Я вас правильно понял, мистер Смит? — уточнил Хаммер.

— Конечно, — откликнулся тот. — А страховые компании пусть поцелуют меня в задницу. Никогда их не любил, дармоедов.

Наутро полицейские на всё том же мосту ещё долго махали вслед колонне грузовиков, скрывшейся в Бруклине. Офицер, который накануне останавливал машину советского консула, закурил подаренную сигару, предварительно сняв с неё зелёную обёртку с портретом Беджамина Франклина, и улыбнулся. Карман приятно грели ещё несколько подобных сигар. Один только вопрос, возникший при проверке паспортов выезжающих из Манхэттена беспокоил его, о чём и спросил своего лейтенанта.

— Сэр, скажите, а зачем в русском консульстве нужны девяносто восемь третьих секретарей?

— У них очень развитая бюрократия, Хэнк.

— А, так это они бумаги вывозили?

— Дипломатическую почту.

— Сэр, а зачем один мешок отдали вам?

— Это письма советских пионеров президенту Соединённых Штатов, — пояснил Пол Лупьян, нежно поглаживая грубую ткань.

— И вы поедете в Вашингтон?

— Нет, Хэнк. Незачем отвлекать занятого человека от важных государственных дел. Я сам на них отвечу. Хм… Как смогу.

Тёплая осень 34-го. Нижний Новгород.

Поезд остановился, лязгнув напоследок сцепками, и Такс нетерпеливо заплясал у двери купе, прозрачно намекая, что неплохо бы и погулять.