Валериан Олин: Странный бал

- Выгнала меня из дому. Вот я и пошел прогуляться; и теперь, освежившись воздухом, чувствую, что мне стало гораздо лучше, однако ж еще не совсем.

- Долго ли вы гуляли?

- Да так, часов около двух.

- И вы не устали?

- Нимало.

- Прекрасно! И вы не хотите спать?

- Нисколько.

- Прекрасно. И вы говорите, что вам все еще скучно?

- Да.

- Прекрасно!

- Что за гиль (смута, мятеж) ты городишь, любезнейший? Я право не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

- Видите ли вы этот дом? - спросил Вельский и, вынув из-под плаща левую руку, на которой надета была белая лайковая перчатка - обыкновенная бальная принадлежность молодого человека, указывал на одно здание с прекрасным подъездом, у которого горели два кулибинских фонаря, или кенкета, отражая свет на мостовую.- Вот этот самый,- продолжал он,- который изнутри освещен так великолепно и мило?…

Генерал обернулся и в нескольких от себя шагах, в стороне, увидал в самом деле прекрасно освещенный дом, мимо которого, в своей задумчивости, прошел он без всякого внимания. У подъезда стояло несколько экипажей; в окнах третьего этажа горело множество свеч, и, если бы кто-нибудь в это время, с противуположной стороны набережной, взглянул на это здание,- глазам его представилась бы картина прелестная: дом, опрокинутый в воду, отражался в зеркальных зыбях ее с своим освещением, со всеми своими формами и даже с самым цветом стен своих: поэтому-то осенью блистательные иллюминации в Петербурге весьма живописны по набережным; иногда, по временам, раздавалась музыка, сквозь цельные стекла, с разноцветными гардинами, видны были горящие лампы, люстры и канделябры, картины в золотых рамах, бронза, вазы с цветами и проч.; в окнах мелькали иногда, как бы китайские тени, человеческие фигуры,- и вот прекрасный случай сказать с поэтом:

- Прекрасно, прекрасно, генерал! - повторил Вельский, ударив дважды, как бы в утверждение истины слов своих, рукою в руку.

В это самое время снова раздался из дому звук бальной музыки.

- Но что же есть общего,- спросил генерал,- между этой вечеринкой и мною?

- Очень много,- отвечал Вельский,- более, чем между поэзией и музыкой, между желанием и эгоизмом, между идеалом и его отблеском, великим умом и безумием, деньгами и всем на свете,- несравненно более, наконец, чем между Гомером и экзаметром.

- Все это для меня тарабарская грамота, любезнейший! - отвечал генерал,- ровнехонько ничего не понимаю!

- В таком случае я объяснюсь понятнее,- сказал молодой человек, улыбнувшись; но в улыбке его было что-то необыкновенное, странное: одним словом, какое-то фантасмагорическое слияние горькой и грешной насмешки с обыкновенною игрою мускулов.- Вот в чем дело,- продолжал он,- я приглашен на этот бал, или, лучше сказать, на эту дружескую маскерадную вечеринку; хозяин мне хороший приятель; одним словом - все семейство премилое: вам скучно, генерал,- и вот прекрасный случай рассеяться; пойдемте вместе на вечеринку: хозяин и хозяйка вам будут от души рады. Вы найдете там лучшее общество… даже, как я слышал, будут читать стихи… поэзия, разумеется, домашняя; но когда же дружба бывает слишком взыскательна? - Музыка, танцы…

- Но я не танцую, любезнейший! - сказал генерал.

- Бостон, вист…

- Я не играю в карты.

- Молодые девицы с их полувоздушными талиями, которые легко бы могли поколебать добродетель и самого старого анахорета и которых наши новейшие трубадуры, с их феодальными мандорами, верно уподобили бы очаровательным феям, танцующим при луне и чуть-чуть приклоняющим мураву легкими и стройными их ножками; одушевленная кинетозография, излияние сердца, остроты, шутки, игры, живые картины, дипломатика,- одним словом, есть тысяча средств приятно рассеяться на вечеринке, и особливо на такой, какова эта.

- Но я не знаком с хозяином, любезнейший!

- Зато я короткий приятель в доме,- отвечал молодой человек,- член одного семейства; и, как я уже сказал вам, хозяин и хозяйка - люди прекраснейшие - будут более чем рады, генерал, если вы их обяжете вашим посещением.

- Благодарю за честь, любезнейший! - отвечал генерал,- однако ж я лучше ворочусь домой и почитаю Библию: я остановился, кажется, на одиннадцатой главе Книги Бытия, и еще в первый раз в моей жизни. Ах! почтеннейший, рано или поздно, а все-таки надобно приняться за Библию.