Фидель Кастро История меня оправдает

Как поддержать все свои фальшивые обвинения? Как добиться, чтобы не стало известным то, что в действительности произошло, когда так много молодых людей были готовы на любой риск: тюрьму, пытки и смерть – если это станет нужно,- чтобы разоблачить эти фальшивые обвинения перед судом?

На первом заседании мне предложили дать показания, и я подвергся двухчасовому допросу, отвечая на вопросы господина прокурора и двадцати адвокатов защиты. Я доказал при помощи точных цифр и неопровержимых фактов количество затраченных на подготовку восстания денег и рассказал, как мы их собрали и какое оружие сумели достать. Мне нечего было скрывать, ибо все было сделано ценой беспрецедентных в истории нашей республики жертв. Я рассказал также о целях, которые вдохновляли нас в борьбе, о нашем неизменно гуманном и благородном отношении к своим врагам. И если я сумел выполнить долг, доказав, что все обвиняемые, которых необоснованно привлекли к этому делу, ни прямо, ни косвенно не участвовали в восстании, то этим я обязан полному единодушию и поддержке со стороны моих героических товарищей. Я тогда сказал, что они не устыдятся и не раскаются ни в чем, если им, как революционерам и патриотам, придется столкнуться с последствиями. Мне не было дозволено до этого встречаться и говорить с ними в тюрьме, и, однако, мы собирались поступить совершенно одинаково. Ибо когда люди вдохновлены одними и теми же идеалами, их никто и ничто не может разъединить: ни стены тюрьмы, ни могила; их вдохновляет одно и то же воспоминание, один и тот же дух, одна и та же идея, одно и то же сознание и человеческое достоинство.

С этого самого момента и стало, как карточный домик, разваливаться здание гнусной лжи, воздвигнутое правительством по поводу действительных событий. В результате этого господин прокурор, понявший, насколько нелепо было держать в заключении всех обвиненных в том, что они были вдохновителями восстания, немедленно потребовал их временного освобождения.

После дачи показаний во время первого заседания я попросил разрешения у суда покинуть скамью подсудимых и занять место среди адвокатов–защитников. Это мне действительно было разрешено. Я приступил к выполнению миссии, которую считал наиболее важной в этом процессе: окончательно разоблачить трусливую, бесстыдную, вероломную и коварную клевету, которую использовали против наших борцов; неопровержимо доказать, какие страшные и отвратительные преступления были совершены в отношении пленных: показать перед лицом всей нации, перед лицом всего мира ужасающее несчастье этого народа, страдающего от самого жестокого и бесчеловечного гнета за всю его историю.

Второе заседание суда состоялось во вторник, 22 сентября. Хотя к тому времени были допрошены всего десять человек, из их показаний стала ясна картина убийств, совершенных в районе Мансанильо, за которые, и это тоже было доказано и занесено в протокол, непосредственная ответственность падала на капитана, командовавшего находившимся там военнм постом. А предстояло еще допросить триста человек. Что же получилось бы, если бы я, располагая таким количеством собранных фактов и доказательств, приступил к допросу перед судом самих военных, ответственных за эти события? Разве могло правительство разрешить мне сделать это перед многочисленной публикой, присутствовавшей на судебных заседаниях, в присутствии корреспондентов газет, адвокатов всего острова и лидеров оппозиционнх партий, которых правительство имело глупость посадить на скамью подсудимых, чтобы они могли хорошо слышать все, о чем шла речь? Правительство предпочло бы взорвать здание суда со всеми находящимися в нем судьями, чем допустить это!

Тогда-то у них и возник замысел manu militari не дать мне возможности участвовать в судебном разбирательстве. В пятницу, 25 сентября, поздно вечером, то есть накануне третьего заседания суда, в моей камере появились два тюремных врача. Они были явно смущены. «Мы пришли обследовать тебя»,- сказали они мне. «Кто это так беспокоится о моем здоровье?»- спросил я. На самом же деле, стоило мне только их увидеть, как сразу стала ясна цель их визита. Врачи оказались людьми благородными, они сразу же сказали мне правду. Оказывается, в тот же вечер в тюрьме побывал полковник Чавиано, который заявил им, что я своими выступлениями «в суде наношу огромный ущерб правительству», что они должны подписать документ, о том, что я якобы болен и, следовательно, не могу присутствовать на заседаниях суда. Врачи сказали также, что они готовы отказаться от своей должности и даже подвергнуться преследованиям, что они предоставляют мне решать и вручают свою судьбу в мои руки. Мне было тяжело просить этих людей, чтобы они жертвовали собой, но в то же время я никоим образом не мог согласиться, чтобы осуществились подобные замыслы. Я предоставил им решать по велению их совести и сказал только: «Вы должны знать, в чем заключается ваш долг; свой я хорошо знаю».