Юрий Корчевский - Боярская честь

Чем больше я думал о подземелье, тем сильнее мне хотелось спуститься туда вновь. Я почувствовал в себе азарт исследователя. Только утром ещё был рад, что не придётся спускаться туда вновь, и вот — здравствуйте, я ваша тётя. Сам, по своему желанию хочу туда вернуться. Воистину, неисповедимы пути Господни, а человек — переменчив. Нет, прочь мысли о подземелье, пусть всё пока останется так, как есть — время терпит.

Прошёл месяц, заполненный заботами о доме и деревне, вернее — уже селе: никак не могу привыкнуть к новому статусу своего имения.

После одной из служб в церкви, аккурат на Усекновения главы Иоанна Предтечи, Дня поминовения всех православных воинов, за веру и отечество на поле брани убиенных, ко мне подошёл отец Питирим.

— Здравствуй, Георгий!

Я поклонился.

— Давненько ты в монастыре не был, настоятель свидеться хочет.

— Раз хочет, значит — свидимся.

Я возвращался из церкви и размышлял — зачем я понадобился. Лена опиралась на мою руку и всю дорогу к дому о чём-то говорила, только слова её пролетали мимо моих ушей. Вдруг какое-то слово задело сознание.

— Ты что сейчас сказала?

— Новости городские пересказывала — после службы разговаривала со знакомыми.

— О чём говорили?

— Вот те на! Я тебе всю дорогу рассказывала.

— Извини, задумался немного. Повтори, что ты говорила в последнюю очередь?

— О страже.

— Не слышал ничего ни о какой страже.

— Ну как же, указ государев вышел, для того, значит, чтобы с пожарами бороться. В каждом городе стража пожарная будет.

Хм, интересно! Ну и ладно, давно пора, а то, как ни год — особенно засушливый, так целые кварталы или даже улицы выгорают.

На следующий день я выехал в монастырь.

Настоятель встретил меня ласково, как лепшего друга. Ой, хитёр настоятель. Мягко стелет, да жёстко спать. Неуж ещё какую-то тяготу придумал?

Мы поговорили о погоде, о ценах на урожай. Репу, брюкву и капусту я уже продал на торгу — не сам, конечно, — управляющий Андрей. Пшеница росла на моих землях плохо, поэтому я сеял рожь да ячмень, и зерно продавать не собирался — своя мельница была да постоялый двор.

— Как книжицы да манускрипты, что нашёл я по твоему поручению, настоятель? Те ли, что сыскать надобно было?

— Какие книжицы, Георгий? Ты о чём?

Я замолк, как язык проглотил. Намёк я понял — о книгах ни слова, как будто их не существовало никогда. Тогда зачем вызвал настоятель?

— Верно служишь — на поле брани не трусишь, но и голову зазря не подставляешь. Язык опять же не распускаешь, разумом не обделён. Всё время, как тебя вижу, думаю — и что ты от Разбойного приказа отказался?

Я только рот открыл — ответить, как настоятель вынул из шкатулки пергамент:

— Читай!

Я взял пергамент в руки.

— Боярин Михайлов… высочайшим соизволением… землёю.

Я тряхнул головой, начал читать снова и медленно.

— Это что?

Настоятель засмеялся.

— Ты что — грамот жалованных не видел никогда?

— Откуда же?

— Государь тебя из прочих выделил за службу верную и жалует тебя землёю. Немного землицы, верно, так тебе удобно — по соседству с твоим наделом, на полдень.

— Погоди маленько, настоятель. Сколько земли?

— Тут же писано — пять сотен чатей. Конечно, невелика дача, зато от самого государя.

Настоятель хитро улыбнулся, и я понял, что без отца Саввы тут не обошлось. Чем больше я его узнавал, тем яснее мне становилось — есть у него наверху, среди придворных, свои люди. С чего бы государь о рядовом, незнатном боярине Михайлове вспомнил? У него таких, как я, — не одна сотня, а может, и тысяча.

— Ты что, боярин, недоволен?

— Нет, просто удивлён и обрадован: надо же, сам государь грамотку подписал.

— Ну это ты подрастерялся маленько — бери, владей.

Настоятель протянул мне грамоту.

Я встал и поклонился. Я прекрасно понял, откуда дует ветер и кому я обязан дачей. К слову: «дача» — это не садовый участок в современном его понимании. Это земля или поместье, жалованное, данное государем дворянину. Потому и «дача».

— Служи ревностно и верно, и государь о тебе не забудет. — Настоятель улыбнулся, подмигнул и добавил: — И я не забуду.

Мы попрощались. Я сложил грамотку, сунул её за пазуху и поехал домой. Земля — это, с одной стороны, хорошо, так ведь её снова обустраивать надо: о крепостных же на земле в дарственной грамоте ни слова нет. К тому же боевых холопов снова искать придётся.

Моей земли было три тысячи чатей, да государь пожаловал пятьсот. По нынешнему — приблизительно полторы тысячи гектар. В целом — вполне прилично. Одно не радует — осень уже, новый год пошёл, землёю заняться будет не с руки. Новый год на Руси наступал первого сентября, и никто его не считал праздничным днём — так, день как день.