– Оказывается, знаешь.
– Нет. Просто предполагаю, что могу услышать. Извини, позволяю себе считать, что всё это человеческое творчество.
– Так я его Богу и не приписываю. Всем известно, что Библии апостолы писали, – в общем–то обычные мужики, просто делали они это с верой. А ты почитай – не все они были высокообразованные талантливые писатели, но даже Пушкин признавал огромную ценность Евангелия, в том числе и литературную.
– Возможно. Но есть ещё всякие наложения, связанные с переводами. Иногда несколько раз переведённый талантливыми авторами текст становится шедевром в отличие от посредственного первоисточника.
– Ну да. Тебе – гиду, виднее. Но, знаешь что я тебе скажу. Пиши ты на любом языке, переводи по десять раз, если тебе есть что сказать и есть тот или те, кто должны тебя услышать, и ты убеждена в том, что говоришь, то есть – веришь, уж прости, то это будут нужные слова в лучших своих проявлениях. А язык вообще один, открой рот и посмотри в зеркало. Я однажды вот так вот с датчанином одним сидел. После пары литров мы друг друга прекрасно понимали: он мне душу свою изливал на своём наречии, а я советы давал по-русски, через год встретились – он так благодарил.
Я не могла сдержать душившего меня смеха с примесью хмельной истерики.
– Ещё пол-литра, отец?
– Хватит пока. Пошли, прогуляемся. Уж день небось…
Минуя огромный суетливый зал прибытия с нелепой стелой Петру, торчащей перед переходом в роскошно–величественное главное здание и аккуратно проманеврировав между створками огромных дубовых дверей, мы вышли на площадь, носившую когда-то гордое звание Знаменской. Солнце уже строго и покровительственно взирало на город, как на ребёнка, требуя показать чисто вымытые утренней росой руки проспектов, личики и ладошки площадей.
У меня появилась забавная идея совместной прогулки со стариком Распутиным по строго конкретному маршруту.
– Отец Григорий, ты куда-нибудь торопишься?
Он остановился, задумался, порылся в бороде. Я ждала, чувствуя, что мне очень хочется, чтобы он был сейчас свободен, чтобы ещё немного побродить, чтобы был повод не возвращаться к себе, оставаясь с ним.
– Пака нет.
– То есть, мы можем…
– Хотелось бы город посмотреть. Давно его не видел. Представляешь, я последний раз ещё в Ленинграде был. Так что давай, гид-переводчик, переводи…
– А, долго ходить сможешь, дедушка?
– Смотри сама не зажалуйся.
Я взглянула снизу вверх в лицо высокого статного мужика и вдруг очень ясно ощутила нелепое отсутствие связи между его внешним обликом и датой рождения. Выпив весьма изрядно, значительно больше меня, он был заметно трезвее, глаза сияли явно ярче моих. Если бы не глубокая морщина на переносице над крупным горбатым носом и седые лохмы, он вообще выглядел бы моим ровесником. В довершение ко всему между небрежно взлохмаченными усами и бородой ухмылялись такие губы, что рождалось порочное желание поцелуя. Я смутилась и отвела взгляд, дед коротко хохотнул, и мы довольно бодро двинулись в сторону Лиговского.
Как я любила эти названия, ставшие для меня именами: Гончарная, Лиговский, Пушкинская, Кузнечный, Загородный. Это был мой ареал обитания, – территория доверия – здесь ничего не может случиться плохого. Это маршрут длительных вечерних прогулок с отцом в моём детстве, путь философских бесед и поэтических игр. Сейчас, держа крепко под руку знакомого мне несколько часов человека, так близко, что я слышала его мерное, в унисон с моим, дыхание, я ощущала смешанное чувство умиротворения и тоски… по давно покинувшим меня.
– Эх, отец Григорий, и отчего ты мне не отец?
– Как знать? Я многим отец. А твои родители?..
– Их уже нет.
– Так что спрашивать некого…
– Может тебя спросить?
– Давай, коли нужда. Охотно отвечу. Прямо сейчас – быстро проговорил дед, восторженно оглядываясь на Владимирский собор, мимо которого мы проходили. – Действует. Конечно, она должна была сюда вернуться. Свято место не долго пусто.
– Кто она?
– Как кто? Да Богоматерь Владимирская. Я во сне её видел в восемьдесят девятом…
– Так собор тогда Епархии вернули, кажется.
– Ну, я и говорю. Спрашивай, что хотела.
– Не сейчас. Вопрос как-то не сформулировать. Не созрел ещё, похоже.
– Ну, пошли, куда вела.
По Загородному мы вышли к Гороховой. Появившиеся уже вполне многочисленные встречные прохожие с любопытством поглядывали на нас. Женщинам явно был интересен мой спутник. Я ощутила ревность и не знала, что с этим делать: удивляться, противиться или наслаждаться.
Читать дальше