Александр Афанасьев - Стальное поколение, ч. 2

— Да и х... им навстречу — грубо выругался вор — ты меня этим испугать, что ли решил? Да я их маму делал! И твою — тоже. Мне ваши запутки, ваша грызня за власть — пох... понял? Я вор. Ты мусор. Чиновник. Вы там свое делите. А у нас — свой кусок.

— Ошибаешься...

— И в чем же?

— А в том, что вы — по всему Союзу. Вот ты — союзный вор, так? Тебя ведь на союзной сходке короновали?

— Может, и так. Запамятовал что-то.

— А эти — немного к другому ведут. Ты вор, Карпет но ты только вор. Для тебя человек в камере, он может быть духовитый, может, стукач, может, шестерка твоя, может — правильный пацан. А для них — другое кино. Для них есть русский, есть азер, есть армян, есть жид. И если ты неправильной национальности, тебя мочить надо. Вот ты, как вор, скажи мне — правильно это?

Карпет повел бровями

— Так ты что ко мне — как к вору за разбором, что ли пришел? Ну, дела, братва... Полковник кагэбэ — к вору в законе идет, и на мусорню да партейных предъяву кидает — мол, не по закону себя ведут граждане! Чудеса!

И уголовники — снова заулыбались. Им и в самом деле весело, ведь им самый шорох — в толчее. Попов не любил уголовников — но только не любил и все. А вот предателей — он ненавидел. Ни один вор, даже такой как Карпет — не натворит столько вреда, сколько самый обыкновенный предатель. Обдуманно и хладнокровно предающий и вредящий.

И знаете, что самое страшное. Вот Карпет — он духовитый. Сильный духом. Придерживается правил, пусть своих. А та мразь, которая окопалась в КГБ они ведь слабые. Наверное, они уже представили себе, как за ними приходят — и они в панике переворачивают город. И они и Карпет — убивают людей, но делают это по-разному. Карпет — режет людей, как режет овец волк, чтобы насытиться и показать свою силу. Эти мрази — они убивают от страха. От страха разоблачения. И от ненависти...

— И что? — продолжал веселиться Карпет — сходку будем собирать, что ли? А, братва, что делать то?

— Дурак ты, Карпет.

— Чего...

— Дурак ты... — повторил с убеждением Попов — я тебе предлагаю, как самого себя и общину твою, общество за которое ты отвечаешь — из-под удара вывести, а ты тут как клоун паясничаешь. Введут в город дивизию Дзержинского — да и сейчас тут уже многие есть — вот ты и узнаешь, что такое Советская власть. Поставят к стенке и имени не спросят...

— Ты меня не пугай, Абвер — сказал Карпет — пуганый уже. Да и поумней тебя, иначе ты на моем месте был бы. Когда я на первую свою крытку зарулил, там кумом был Матвейчук, как сейчас помню. Подполковник внутренней службы. Крут был, зону красной держал, беспредельщики с СПП [6] Секция профилактики правонарушений то и дело побудки устраивали. Главным у них там Барабанов был... здоровый бес. Как-то раз заснул ночью и не проснулся, болезный. Хату — под санобработку, всех раскидали по другим хатам, сплошняком красным [7] Красные — то есть там, где поддерживают администрацию. Черные — там где главные воры в законе. . Мне первому удалось свою хату в черный цвет перекрасить. Через два месяца дергают меня в Абвер, сидит там кум, рожа два на два, кулаки — во. Сидит и говорит мне — хочешь зону держать? Лет через десять будешь. Пиши расписку, дальше все по делам будет. Я на эту расписочку харкнул... смачно так, через шесть месяцев из БУРа [8] Блок усиленного режима вышел. И знаешь, что до меня дошло?

Вор наклонился вперед

— Гнилые вы. Слабые. Этот кум — он себя там выше Бога считал и чо он мне сделал, ну? Я сам всегда за себя слово могу сказать. А вы — шакалы, друг друга грызете...

Вор резко встал.

— А кто в ваше г...о вступит — тем же самым вонять будет...

Бандиты толклись в «предбаннике», стараясь скрыть друг от друга нервы и страх. Многие из них — а среди них были даже мокроделы, убийцы — отчетливо понимали, что то, что они сделали сейчас — выходит за рамки всего того, что они делали раньше. Сильно выходит. Потому что раньше — они просто шакалили, сбивали куски, в последнее время все больше и больше рекетировали — и кусок сытный, и риска почти никакого, ни один деловой не пойдет и не заявит. А вот сейчас, разгромив автозак и похитив заключенного — они пошли против государства, против государственной воли и государственно власти. Да, они и раньше устраивали побеги, про удачные побеги складывались легенды — но сейчас они взяли не простого зэка — а политического, да еще и едва ли не генерала из органов, который попал в какой-то серьезный замес между своими. Они не были такими уж дураками и видели, что происходит... аэропорт взорвался, солдаты Внутренних войск на улицах. И в их душах, в их сердцах — едва слышным шепотом нашептывал свои слова страх. Страх перед огромной и бездушной государственной машиной, против которой они пошли всерьез — не ограбили, даже не убили, а бросили вызов. И эта машина, с ее легионами солдат, одинаковых как винтиков, безжалостных, равнодушных, взаимозаменяемых — накатит на них и раздавит, как только на то поступит команда.