Андрей Муравьев - Так хочет бог!

Обрыв в море с одной стороны долины, вертикальные горы с другой. Спуск со скал закрывали две башни, оставленные гарнизонами при первом появлении латинян. Дюжину козлиных троп легко перекрывали или заваливали камнями при первой же опасности. В общем, долина казалось идеальным местом для обороны.

Фери очистили от трупов, подлатали стены, выставили дозоры на путях возможного вторжения прошлых хозяев. Одну из мечетей, переделанную из христианского храма, "вернули" в католицизм: снесли минареты и украсили крестами. Воины хотели все мечети разрушить, но Горовой не позволил. Тимофея поддержал Костя с Захарами, паломники грозились, ругались, но против командиров в мечи не пошли.

После ссоры треть паломников покинула долину. Зато отношения с местным населением пошло на лад. Жившие в долине мусульмане перестали прятаться от пришлых хозяев. А к концу недели воинские силы Костиного манора и вовсе увеличились – к отряду прибились армяне, пробивавшиеся к Антиохии. Их вожак не поделил что-то с новым графом Эдесским и вынужден был бежать. Он и его дружина шли в изгнание с семьями, скотом и нажитым добром. Тысяча новых ртов увеличивали население манора вдвое, но отказываться от такого усиления было глупо. Армянам выделили часть земель у рыбацкой деревушки, которую друзья планировали превратить в новую столицу. Давид, глава армян, торговался долго, выбивая права и префернции себе и людям, но согласился в главном: он принес вассальную клятву рыцарю Малиньи (Малышеву), обещая выставлять в случае нападения сотню вооруженных воинов и полторы сотни некомбатантов для земляных работ. Для войны за пределами долины он обязан был послать три десятка конных бойцов.

Надо было строить дома армянам, надо было строить жилье для крестоносцев, решивших следовать за вождями, надо было обустраиваться самим. Закупка леса и инструмента у ушлых греков изрядно проредила "золотой запас" компании. Без досок и бревен стройка не шла, а склоны гор не изобиловали лесами. Везде, где можно, местные мастера использовали глину и камень, но перекрытия нуждались в древесине.

Одно за другим от Боэмунда летели письма с предупреждениями о нездоровой активности со стороны мусульман.

В конце месяца подоспел гонец с вестью о том, что Сомохов заключил мир с соседними тюркскими эмирами. Мусульмане радовались, что вместо колдунов в долине будут жить "свои". Они разрешили проход в земли Аламута торговцев и гостей "шейха аль-Джабаля". Друзья начали снаряжать экспедицию по вывозу установки, но не успели. В город прорвалась рыбацкая лодка с призывом норманнского вождя всеми силами спешить к Антиохии, где собиралось очередное войско для отпора мусульманам. Отказаться было невозможно. К столице уехало семь десятков воинов, тридцать армян и сорок крестоносцев. Возглавлял их Захар-1. Больше окруженная врагами долина выделить не решилась.

Еще через месяц к новой пристани, пестревшей свежими постройками, пришвартовались два торговых итальянских кораблика. Селение рыбаков успело превратиться в маленький городок, обрасти глубоким рвом (каменистую землю кое-где рвали привезенной из будущего взрывчаткой и первым местным порохом) и глинобитными стенами.

Малышев ждал торговцев с железным инструментом, который заказывал грекам. Сомохов надеялся на калийную селитру. Горовой пришел на пристань, уверенный в том, что корабли доставили им добровольцев-христиан. Толпы их, вернувшихся к побережью после сражений в песках Анатолии, снова штурмовали Сирию.

Ошиблись все.

На первом из пузатых корабликов стояла смутно знакомая женская фигура.

Только когда нос судна ткнулся в мешки с шерстью, заменявшие тут боны пристани, Костя понял, кто пожаловал.

– Саша?

Женщина всхлипнула и бросилась вперед, через борта, на руки мужа.

Она рыдала, гладила щёки, что-то шептала. Малышев, как мог, успокаивал супругу.

По сходням же уже семенила Наталья Алексеевна, прижимавшая к себе щуплую детскую фигурку.

Малышев отпустил жену. В голове будто колокол зазвучал.

– Это…

– Сын! Энрико! Ты – папа!

Костя бросился вперед. Обхватил ребенка и крепко прижал. Мир вокруг кружился хороводом.

Что-то щебетала Алессандра, причитала мать, но он не слышал.

– Мне больно, папа, – писк был еле слышен.

Костя тут же отпустил ребенка.

Глаза его были заплаканы и слегка испуганы.

– Здравствуй, сынок.

Малыш протянул ладошку:

– Бон джорно.

Костя рассмеялся.