Александр Воронков - Путь Империи

Едва успевшие отряхнуть лохматыми папахами в задверном закутке фанзы налипший на шинели снег и обстучать сапоги, офицеры Шестнадцатого дивизиона были вызваны пред командирские очи.

— Ваше превосходительство, полковник Минц по вашему приказанию явился!

— Ваше превосходительство, штабс-капитан Кольцов по вашему приказанию явился!

— Являются черти грешнику… — «бородатой» шуткой привычно отреагировал генерал-лейтенант. — Разоблачайтесь, господа, и подходите поближе. Вовремя успели, это похвально. Разговор у нас с вами будет важный…

И — вестовому:

— Иван, прими шинели у господ офицеров!

Обратившись к стоящим у карты офицерам, Церпицкий произнёс:

— Господа!

Прежде, чем мы продолжим наше совещание в несколько расширенном составе, позвольте вам представить полковника Минца, который с сего числа назначен его высокопревосходительством генерал-адъютантом Гриппенбергом начальствующим над всем сводным отрядом полевой артиллерии прорыва. Поздравляю Вас назначением, господин полковник!

— Рад стараться, ваше превосходительство! — при нежданном известии Минц не мог удержаться, чтобы не расплыться в улыбке.

— А с Вами, надо полагать, тот самый Кольцов, успевший неоднократно отличиться, да так, что был замечен не только в своей части, но и на самом верху? Верно?

— Так точно, ваше превосходительство! Штабс-капитан Кольцов!

— Уже нет. За спасение ценного воинского груза и жизней подданных Российской Империи в бою против хунхузов и проявленные при сем отвагу и решительность, а также незаурядную смекалку Вы были представлены по команде к повышению. Рескрипт Его Высочества Регента получен положительный. Посему — поздравляю Вас капитаном!

— Рад стараться, ваше превосходительство!

— Что ж, хоть и говорят, что беда одна не ходит, однако ж и радостные известия так же летать стайками свойство имеют. Вы, капитан Кольцов, погоны без звёздочек, конечно, позже оденете. А вот другое ваше отличие буду рад лично на грудь прикрепить. Господа! Будучи в отпуску по излечению от ран, сей офицер проявил похвальную отвагу и находчивость в горестнопамятный день кончины покойного Государя Императора. Он первым бросился на помощь сражённому Государю и архиерею Антонию. Увы, кончина Государя Императора была мгновенной, а вот жизнь преподобного Антония удалось спасти исключительно благодаря своевременному вмешательству сего храброго офицера.

В память о сем дне Его Императорское Высочество Регент Империи изволил пожаловать штабс-капитану Кольцову портрет покойного императора Николая Александровича в золотой оправе для ношения на груди. Примите же сей знак признания Ваших заслуг и помните, что Вы стали одним из семерых человек, коим пожалован сей портрет в золоте. Иным же присутствовавшим при том событии и проявившим отличие, Его Высочество соизволил пожаловать портреты в серебре и в бронзе. Носите сей образ с честью и верностью Престолу и Отечеству!

С этими словами генерал поднял стоящую в углу под походным киотом шкатулку тёмного дерева с серебряной оковкой, и вынул из неё коричневую папку с изукрашенным листом наградной грамоты и обтянутую синим бархатом коробочку. Крепкая старческая рука с набрякшими под кожей сосудами, за десятилетия воинской службы равно привычная стискивать поводья скакуна и ребристую рукоятку револьвера, писать победные реляции и раздавать зуботычины провинившимся нижним чинам, извлекла овальный золотой медальон с эмалевым портретом Николая Второго, запечатленного миниатюристом в белом парадном колете гвардейских кирасир — вероятно, в подражание широко известному изображению прадеда, блаженной памяти Императора Николая Павловича. Охватывающие изображение миртовые и пальмовые ветви тончайшей работы золотых дел мастера оплетались понизу бело-жёлто-чёрной «романовской» лентой с наложенной датой «V.I.MCMV» и девизом «В час бедствий верен» чернёного серебра указывали на трагический символизм этого дара участнику памятных событий. Укрепив медальон на поношенном суконном мундире артиллериста, генерал Церпицкий с торжественным видом выслушал очередное кольцовское «Рад стараться!» и пригласил всех присутствующих офицеров вновь обратить усилия на подготовку грядущего штурма вражеской обороны.

— Итак, господа, вернёмся к нашим макакам. Эти косоглазые вместе со своим командующим Марэсукой Ноги оказались в том же положении, в какое всего лишь несколько месяцев тому назад они поставили славных русских защитников Ляодуньа. Японская армия заперта главными силами в ляодуньской «бутылке». И даже «пробка» от этой «бутылки» располагается там же, что и в минувшем мае: южнее Циньчжоу. Вот только с наскоку эту пробку никак не удастся открыть: увы, противник приложил много стараний для того, чтобы максимально затруднить наше наступление. По сведениям, полученным в поисках нашими разведчиками и предоставленными бежавшими от самураев китайцами, японцы установили в предполье пять рядов проволоки в один кол, которые пристреляны заранее установленными пулемётами и полевой артиллерией. Без сомнения, наши славные гренадёры даже по заснеженной целине сумеют и под огнём дойти до заграждений, однако надежды прорубить все пять рядов шашками и топорами — увы, почти нет. Разумеется, если бы вопрос стоял о последнем решительном натиске, который обусловил бы быструю победу, командование не постояло бы за этими жертвами. К сожалению, задача преодоления предполья — только первый шаг. Насыщенность ляодуньского плацдарма войсками противника не дозволяет нам надеяться на лёгкий марш к Артуру, да и сама крепость являет собою весьма крепкий орешек, разгрызать коий придётся не один день. Посему излишние потери в самом начале наступательной операции нам категорически противопоказанны!