Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток

— Э как, — возчик покачал головой. — Помотало тебя по Расее-то.

Тем временем действо разворачивалось дальше. На площадь прибыл в автомобиле какой-то офицер в чине полковника, принявшийся наводить порядок. С ним прискакало десятка два казаков.

Кричавшего, плюющегося кровью и угрожающе потрясающего руками матроса захлестнули арканом за плечи и, сбив с ног, поволокли вдоль улицы. Полковник так орал на стоявших в оцеплении солдат, что толпа даже подалась назад. Все поняли, что этот шутить не будет. Несколько человек из числа пленных стали кричать, что они мобилизованные и протягивать в сторону офицера какие-то бумажки. Тот подошел ближе к одному из несчастных и, выслушав красноармейца, отрицательно мотнул головой и направился к своему автомобилю.

— Напрасно он. Нельзя так, — Селиванов недовольно сплюнул.

— Чего так? — Федор явно не понял происшедшего и заинтересовано глядел теперь на Андрона.

— Так они ж насильно мобилизованные. С бумагой о мобилизации!

— И чего?

— Того, что никогда мобилизованных не трогали, ни господа, ни большевики. Посмотрят, что документ есть и не трогают. В свою армию мобилизуют и все. У меня самого таких бумаженций аж три штуки.

— Вон оно как, — задумчиво протянул возчик.

— Непорядок это. Совсем сдурели. Кто ж теперь им в плен-то сдастся? Где таких дураков найдут?

В ответ Федор похмыкал, но промолчал.

Тем временем казаки нагайками и темляками шашек кое-как построили оставшихся в живых пленников в колонну и погнали их в сторону Городского пруда. Когда обреченные проходили мимо возчика и солдата, Селиванов узнал одного из пленников. Тот тоже явно припомнил рыжего солдата и не отрывал глаз от него все время пока проходили мимо. В последний момент пленник весело и зло подмигнул Андрону. Тот вздрогнул от неожиданности и чуть не свалился с воза. Перед глазами внезапно промелькнула сожженная дотла деревня с мертвыми жителями, и вспомнилось лицо случайно прибитого подслеповатого комиссара. Селиванов узнал красного командира и даже вспомнил его фамилию: «Горшков он! — Селиванов застыл в изумлении. — Точно Горшков. Андрей! Вот как довелось свидеться».

— Ты чаво всполошился-то? — возчик, не давший солдату упасть, все еще держал рыжего за рукав шинели.

— Показалось, что знакомца встретил. Почудилось мне.

— Так дальше пойдет и не такое привидится, — Федор хотел задать какой-то вопрос и даже приоткрыл рот, но по каким-то своим причинам не решился. Он закрыл рот и, чуть подумав, заявил, — Когда кажется, креститься надо, солдатик.

«Прими, Господь, душу раба твоего Андрея», — Андрон перекрестился несколько раз, провожая взглядом идущих к месту своей казни людей.

После того как пленных увели с площади, люди на площади стали расходиться. Кто-то по своим делам, а многие бросились на лед Городского пруда смотреть заключительный акт драмы.

Когда народ схлынул, Федор слез с воза.

— Пора отсюда ехать.

— Чего так скоро? — Селиванов спрыгнул и начал помогать мужику получше увязать дрова.

— Так сейчас понабегут жандармы и солдаты — порядок навести надо, трупы убрать, куски большевиков от местных отделить. Баб задавленных кто в морг повезет? — возчик указал кнутом на лежавшую в нескольких метрах мертвую женщину. Андрон посмотрел в ту сторону и увидел, что рядом с трупом скулит маленькая, лет четырех девчушка. Мать видимо пыталась спасти ребенка в давке, и сумела это сделать, хотя и ценой своей жизни.

— Поехали, мать, — тем временем продолжил возчик. — Сейчас налетят, заставят дрова сбросить с воза, потом трупы грузить, потом возить.

Федор махнул рукой, но жена с места не двигалась. Она, не отрываясь, смотрела на девочку. Мужик подошел к супружнице ближе и дернул ее за рукав дохи.

— Ты чего, старая?

— Давай ее себе возьмем, Федя! — Тетка повернулась к мужу и умоляюще сложила на груди руки. — Христом Богом тебя прошу! Своих дочерей Господь всех прибрал и ей тоже жизни теперь без матери не будет, — женщина показала рукой на ребенка.

Мужик задумался. Сыновей у него вышло пятеро, а вот дочерей ни одной. Семь раз рожала жена девок и ни разу те не дожили хотя бы до года. Парни уже выросли, а помощницы бабе как не было, так и не будет уже. Федор махнул рукой.

— Забирай, матушка.

Под усиленным конвоем их повели Главным проспектом Екатеринбурга под улюлюканье, насмешки, ругань, плевки и издевательства беснующейся от вида беззащитных, окровавленных людей толпы. Изможденные пленники ковыляли сквозь омывающие их волны ненависти, презрения и гнева. В голове процессии на великолепном гнедом жеребце красовался бравый хорунжий. К луке своего седла он привязал аркан, на котором тащил по проспекту матроса-балтийца. Ему аплодировали, кричали: «Браво!», им восхищались. Женщины посылали герою, волочившему несчастного, воздушные поцелуи и восторженно визжали, когда хорунжий проезжал мимо них. Казак красовался на публике и не спешил. Периодически он останавливал своего коня и отдавал окружающим честь. Публика взрывалась приветственными криками. Как только балтиец чувствовал, что движение остановилось, он начинал подниматься. Скорее всего, мужик делал это из чувства пролетарской ненависти. Только для того, чтобы показать «господам» еще один неприличный жест или матерно обругать. Белогвардеец дожидался момента, когда поднявшийся на четвереньки пленный оботрет залепленное грязно-белой маской лицо и, выплюнув кровавую кашу набившегося в рот снега, начнет вставать. Подняться на ноги матрос не успевал. Казак, улучив момент, резко посылал своего красавца-скакуна вперед. Конь, играющий под наездником, рвал с места. Пленник вновь падал и волочился по снегу головой вперед.