Андрей Буровский - «Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

— Поражения Врангеля они почему-то не предсказали…

— Механизм ясновидения есть не у всех членов рода, а у кого и есть — срабатывает не всегда. Это как совершенно любой другой талант: скажем, способность к живописи. Был крупный живописец и жил всю жизнь в родной деревне… Чего он только и кого он только там не рисовал! Но это все — рисунки ландшафтов, коров, сельских жителей: ведь ничего другого он не видел. А родственник сельского помещика, другой член того же рода, участвовал в историческом сражении, решившем судьбы всей Европы. Нам бы его рисунки! Изображения и самого сражения, и портреты исторических лиц…

Но ничего этого нет и в помине: родственник-то как раз таланта живописца не унаследовал. Он, может, вообще рисовать не умел, по какой причине и пошел в офицеры… В наше время его бы и научили, а тут он сам пытался рисовать, не получается… В деревне стоит полк — офицеры приятные, с ними весело, труба по утрам поет красиво… Вот мальчик и пошел в военные, участвовал в важном сражении. Но, как вы понимаете, ничего так и не нарисовал.

— Тогда могло быть и так, что офицер даже и умел рисовать, да его три дня назад обокрали и сперли все краски и кисти.

— Верно мыслите! Все могло зависеть от миллиона случайностей. Так и здесь: на одни исторические случаи нашелся свой предсказатель из Лопухиных, а на другие — не нашелся. И все. А талант в роду все равно живет и время от времени проявляется. Вот у вас он есть, потому вы так и занадобились НКВД. Что у фон Штауфеншутцов есть такие же способности, вы знаете.

— Интересно, а нас с Вальтером никто не предсказывал?

— Представьте себе, предсказывали! Одно из предсказаний вашей прабабушки — что ее правнук и его немецкий друг изменят судьбу человечества. Предсказание было сделано под Новый, 1900 год, когда вашей бабушке было за девяносто. Одни в предсказание не поверили, другие решили, что она перепутала внука и правнука и на самом деле имеется в виду участие вашего папы в русской революции… Никто ведь не знал, когда революция грянет… хотя что она будет, никто особенно не сомневался. Интеллигенция, по характерному для нее скудоумию, считала эту будущую революцию чем-то веселым и романтическим…

Ладно, Петя! Заговорились мы, а ведь вам надо подумать. Выпить хотите?

Петя прислушался к себе.

— Пожалуй, нет…

— Тогда просто гуляйте, думайте, отдыхайте. А с завтрашнего дня извольте начать тренировки. Будете вы пытаться изменить историю или нет — а осваивать новые навыки необходимо. Попробуйте немного перемещаться туда, куда хотите, полетайте… Только через стены — осторожнее!

— Петр Александрович, после того, что я вспомнил, решение пришло само — я хочу изменить течение истории.

Бадмаев усмехнулся понимающе, и Петя тут же добавил:

— И после всего, что вы нам с Вальтером показали.

— И все-таки вы знаете мало. Попробуйте увидеть… Ну, скажем, защиту Крыма… Вы ее видеть не могли, участвовать тем более никак не могли — по малолетству. Но увидеть — можете.

— Как?!

— Вы знаете, как. Хотите увидеть отца? Что он делал, обороняя Крым от красных?

Петя кивнул и беспомощно смотрел на Бадмаева. А тот, не объясняя, торопил:

— Ну, давайте, давайте! Скажем, десятое июня двадцатого года? Открывайте!

Петя и правда знал, что делать. Начал клубиться серый, твердеющий туман, обретал цвета и очертания. Петя увидел плоскую, как стол, уходящую за горизонт степь. В степи стояла плотная масса войск, над ними билось красное полотнище. Люди кричали не по-русски, махали винтовками. Двое держали на штыках, как знамя, еще шевелящееся тело. Петя откуда-то знал: это латыши подняли на штыках ротмистра Гудим-Левковича. Перед каре по всей степи лежали люди и лошади. Лежали неподвижно, ползли, бились.

— Ура-а-аа!!!

Дрожала земля, скакали всадники с погонами, вскидывали сабли на ходу. Латыши начали стрелять, всадники все же доскакали, рубили направо и налево. Петя знал: в атаке на каре латышей погибла половина белой конницы. Он видел, как латыши бросали ружья, а их продолжали рубить. За бегущими тоже скакали. Что-то заставило Петю приблизить каре. На его глазах ехал по степи человек, мученически закусивший губу, прижимая руки к пробитому животу. Ехал, все сильнее раскачиваясь в седле, не издавая ни звука.

— Нечетко вывели… Ваш отец на соседнем участке.

Петя отвел точку обзора. Примерно в километре от каре двигалась цепь: красные курсанты. Навстречу ей — другая цепь, людей в погонах разного цвета. Петя знал: пришлось сводить вместе остатки почти истребленных полков. Цепи сближались без единого выстрела. Никто не кричал «ура», молчали пулеметы. Ни одного знамени над ротами, люди молча сближались по цветущей степи. Только свистели травы по бедра идущим да гулко грохотали сапоги.