Мурманцев стал спускаться.
Внизу, среди лопухов и дикой смородины, зиял настоящий археологический раскоп. Неровная яма с кровать размером и глубиной полтора метра. Присев на ее краю, Мурманцев взял горсть земли, пропустил между пальцами. Яма была безнадежно пуста.
— Может, он все-таки отыскал свой приз? — Стаси встала рядом.
— Вряд ли.
Мурманцев спрыгнул и поднял какой-то бугристый серый камешек.
— Посмотри-ка. — Он отдал камень жене.
Повертев его в руке, она посмотрела на Мурманцева.
— Кость?
— Полагаю, пяточная, — кивнул тот. — Очень старая. Он действительно раскопал могилу.
Мурманцев выбрался из ямы, взял кость и бросил на дно.
— Незачем тревожить мертвецов. Пойдем. Нужно возвращаться.
Они поднялись по склону и пошли обратно к дороге.
— Ты думаешь, этого несчастного и его семью убил мертвец? — спросила Стаси, отцепляя от брюк колючки репейника. — Разве они не были христианами?
Мурманцев не ответил. Только метров через полсотни заговорил:
— Давным-давно у некоторых язычников был интересный обычай. Существовали определенные сакральные запреты. Мир мертвых и мир живых должны были быть четко отделены друг от друга. Живым запрещалось праздное пребывание на территории мертвых. Для этого, когда закладывалось новое кладбище, назначали сторожа. Его убивали и закапывали в землю. В могилу клали оружие. Чаще всего то самое, которым был убит этот сторож. Его дух должен был охранять покой мертвых, отпугивать живых.
— Похоже, сторож этого кладбища исправно нес службу, — шутливо сказала Стаси. — Просто мастерски застращал местное население.
— Но вдруг является наш лодочник со своей безумной идеей и тревожит покой самого сторожа. Неудивительно, что служивый разгневался, — поддержал шутку муж.
— Ты не сказал, что нашел в доме лодочника. Орудие? Топор? Нож?
— Да, — коротко сказал Мурманцев. Небольшая часть правды при желании может заменить всю правду.
— Что ты сделаешь с ним?
— Выброшу. — Он пожал плечами.
— Его нельзя отдать в музей?
— А зачем? — И добавил: — Только не говори Лутовкину. Не то он углядит в этом покушение на культурное наследие.
Мурманцев отвез Стаси в пансион, сам же не медля отправился в город.
Уездный Ведищев вел свое существование в издревле привычном полусне. Ночью погружался в фонарное безмолвие. С рассвета наполнялся дремотным гулом. Звон трамваев, неспешно ползающих по улицам, кряхтенье фургонов, развозящих почту и продуктовый ассортимент, шелестенье степенной патриархальной торговли на рыночной площади. Затихающие отзвуки разговоров о погоде, здоровье, событиях в мире и о том, суров ли был нынче батюшка на исповеди. Словом, обыкновенная, не претендующая на столичные моды глубинка.
Мурманцев велел остановить возле дома, где жила «мадам экстрасенс». Шофера отпустил на обед в трактир по соседству. Сверток из бардачка прихватил с собой.
Доходный дом старинной, прошловековой постройки имел шесть этажей и три подъезда. Консьержей не было ни в одном. На третьем этаже на двери Мурманцев прочел медную потемневшую табличку:
МАДАМ ЮЛИЯ.
ЛИЦЕНЗИОННЫЙ ЭКСТРАСЕНС
ВЫСШЕЙ КАТЕГОРИИ.
МАСТЕР КОСМОЭНЕРГЕТИКИ И
ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ МЕДИТАЦИИ.
ДУХОВНОЕ ЦЕЛИТЕЛЬСТВО, ЯСНОВИДЕНИЕ,
ГАРМОНИЗАЦИЯ ОТНОШЕНИЙ.
ЭКЗОРЦИЗМ. КОНСУЛЬТАЦИИ .
ПРИЕМ С 11 ДО 19 ЧАС.
ВЫХОДНОЙ — ПЯТНИЦА.
Мурманцев кисло поморщился и нажал кнопку звонка. Внутри зачирикала электрическая певчая птаха.
— Иду, иду! — пропел женский голос из-за двери. — Уже открываю!
Мадам Юлия оглядела Мурманцева с недоверчивым восторгом в густо подведенных глазах. На голове у нее было высоко наверчено полотенце.
— Мсье нуждается в услугах экстрасенса? — спросила она, манерно выпячивая губы вперед. — О, прошу вас!
Мурманцев вошел в квартиру.
— Хотя сегодня пятница и у меня не приемный день, — продолжала мадам Юлия с непонятной страстностью, — но вам я не могу отказать, мсье. Вы произвели на меня впечатление.
— Чем же, позвольте узнать? — сухо поинтересовался Мурманцев.
— О, этот твердый мужественный взгляд! Эта благородная строгость черт! Эти губы, скупые на улыбку! Вы — античный герой! И вам нужна помощь слабой женщины. Это так вдохновляет! Идемте же. Идемте!
Мадам Юлия схватила Мурманцева за руку и повела в комнаты.
— Как благородный человек вы не станете смущаться моим фриволите. Поверьте, единственное одеяние женщины, достойное вас, это ее совершенная нагота.
Читать дальше