Глеб  Дойников -  Возвращение «Варяга»

Когда спустя пол часа на левом борту миноносца справились с первым пожаром (просто выкинув за корму весело полыхающую шлюпку вместе с тоже занявшимся брезентовым чехлом. Больше на миноносце и гореть–то было нечему — остальное металл), сигнальщик опустил от глаз бинокль, и как–то враз постаревшим голосом вынес приговор кораблю и команде:

- Это не транспорт. Крейсер идет прямо на нас, больше ничего сказать не могу — его дым тоже на нас ветром несет. Даже трубы посчитать не выходит, створятся.

На анализ ситуации у командира миноносца ушло не более тридцати секунд. По истечении этого времени, он тихо выматерился и звучно (когда у тебя маленький, метров в 60 длиной кораблик, большая часть команды которого находится на верхней палубе, громкий командный голос вырабатывается быстро) на весь корабль заорал.

- Слушайте все. Шансов у нас теперь точно нет. Сзади три миноносца, впереди крейсер. Мы, конечно, можем попытаться отвернуть от крейсера. Но тогда на циркуляции те три макаки, что висят у нас на хвосте, подойдут к нам на пистолетный выстрел, а две пушки против шести — это бесполезно. Да и угля до берега на полном ходу нам все одно не хватит, даже проскочи мы миноносцев, на берег нам не выброситься. Можно, конечно, просто затопить наш корабль, без боя, — при этих словах над палубой пронесся недовольный гул пары десятков голосов, и как будто заручившись поддержкой команды, Римский–Корсаков еще более возвысил голос, — но я хочу попытаться подорвать этот крейсер последней миной, что осталась у нас в аппарате номер один! Шансов на это у нас тоже, один из тысячи… И скорее всего японцы нас утопят еще на сближении. Но так наш «Беспощадный» погибнет не пытаясь сбежать от врага, а атакуя его, как и положено боевому кораблю Русского Флота! Не все же нам транспортники топить, давайте и крейсер попробуем!

Громогласное мрачное, но преисполненное решимости «Ура!» пронеслось над палубой миноносца. Расчет носового 75 миллиметрового орудия, до этого до упора развернутого на правый борт в попытке при повороте достать подходящие с кормы миноносцы, мгновенно развернул его на нос. Минеры бросились к торпедному (хотя в те далекие годы он и именовался минным, но тафталогия «минный аппарат на миноносце в который заряжена мина» уже достала Руднева и, с его легкой руки, слово торпеда уже входило в обиход) аппарату и стали спешно менять глубину установки хода мины. Если для атаки миноносцев они выставили наименее допустимую, то для крейсера 4 метра заглубления, гарантирующие более ровный ход, были более актуальны. Командир с мостика инструктировал наводчика носового орудия.

- Семен, первым не стреляй. Твой калибр крейсеру ничего серьезного не сделает, а так авось нас за своих примут и на лишние пару кабельтов подпустят. Но как сами японцы начнут нас обстреливать, тут уж не зевай. Стреляй чаще и точнее.

- Слушаюсь, товарищ командир, — отозвался Семен Зябкий. И неожиданно даже для самого себя добавил, — Спасибо, товарищ капитан второго ранга, мне очень нравилось служить под вашим командованием. Всего то мы с вами и проходили три месяца, но по сравнению с Лукиным — небо и земля. Простите, если что не так сказал, — внезапно засмущался молодой матрос нахлынувшим перед лицом надвигающейся смерти чувствам.

- Ну–ну, разговорился тут у меня! — добродушно проворчал старый боцман, хлопая матроса по плечу и разряжая повисшую в воздухе неловкую паузу, — Займись лучше пушкой, пока есть минутка.

С мостика ему благодарно кивнул командир, который и сам был изрядно смущен.

Корабли сближались с относительной скоростью более 50 узлов, и крейсер, который только что был силуэтом на горизонте, теперь довольно отчетливо вырисовывался на фоне быстро темнеющих и уже почти черных облаков. Но даже с расстояния в 45 кабельтов опознать крейсер никак не удавалось — приближаясь с темной стороны горизонта, он как плащом был укутан собственным дымом. К удивлению команды русского миноносца и его японских коллег, крейсер пока огня не открывал. Японцы несколько сбавили ход и разошлись, чтобы перекрыть русскому миноносцу все пути отхода. Больше всего удивлялся поведению командира японского крейсера Римский–Корсаков — тот вел себя явно тактически неграмотно. Выбрав курс по ветру, японец, из — за своего же дыма, не только не мог вести огонь, он был не в состоянии даже нормально наблюдать за ходом боя. По расчетам Римского–Корсакова через десять–пятнадцать минут уже можно было пускать по опрометчиво приблизившемуся без стрельбы противнику мину. Он уже минут пять как отодвинул рулевого от штурвала и стал к нему сам. Беззвучно шевеля губами, командир миноносца молил Бога об одном — успеть выпустить мину по врагу ДО того, как его миноносец будет утоплен артиллерией крейсера.