Олег Курылев: Шестая книга судьбы

Все эти мысли теперь мучили его особенно жестоко потому, что Клаус опять не мог не думать об Эрне. Чувства вины и стыда терзали его ее неотвязным образом. Они кричали: «Смотри, что ты сделал! Ты не прошел испытания и теперь проклят. Проклят! ПРОКЛЯТ!»

Почему он не погиб тогда в Английском Канале? Для чего судьба хранила его все эти годы? Для того, чтобы опозорить? Ах, если бы, несмотря ни на что, можно было сказать ей сейчас то, что он обещал далекой осенью сорок первого года, стоя на подножке удаляющегося вагона! Сказать, а потом уйти навсегда. Он готов.

Но даже это было невозможно.

В Копенгагене Клаус в числе многих немецких военных моряков и чиновников был интернирован. В самом конце мая его отправили в Германию в Вильгельмсхафен и поместили в следственную тюрьму. Оказалось, что он интересует спецслужбы союзников много больше иного командира военного корабля. Уже готовился устав Нюрнбергского трибунала и обозначался круг первых его обвиняемых. В их числе был и Карл Дениц, недавно арестованный со своим правительством во Фленсбурге. Он должен был стать одним из ответчиков за преступления нацистов, и на него уже шел интенсивный сбор материала. Слишком многие жаждали тогда крови гросс-адмирала и последнего руководителя Третьего рейха. Англичане хотели отомстить организатору, вдохновителю и бессменному вожаку подводных «волчьих стай» за кровь своих моряков, русские — за недополученные в ходе войны грузы северных конвоев и просто за то, что он был предан Гитлеру, как никто другой в армии или на флоте.

На многочасовых допросах Клаус рассказывал о своей работе на Востоке. Дознавателей интересовали мельчайшие подробности затевавшихся «папой Карлом» там, в Индийском и Тихом океанах, козней. Особенно интересовало их оставленное еще не поверженной Японии наследство германского подводного флота и его секретных технологий. Они требовали поименные списки сотрудников атташата и тех немцев, кто еще мог находиться на островах Восходящего солнца. Их интересовала немецкая агентура, система связи, шифровальные коды, данные о дальневосточных базах подводного флота, подробности его ремонта, снабжения, лечения и отдыха личного состава. Они требовали бесконечно повторять номера лодок, фамилии командиров, указывать координаты радиотрансляционных станций. Они даже настойчиво интересовались сведениями об антарктических походах субмарин из отряда «Конвой фюрера» и многим другим. Клаусу показывали сотни документов, зачитывали показания других подследственных и свидетелей, сличали подписи на приказах и отчетах.

Но даже после этих многочасовых бесед, когда, превозмогая возобновившиеся боли в спине, он возвращался в свою камеру и ложился на жесткую кровать, он не мог снова не думать о ней. Тогда, в конце января, он сказал старому адвокату неправду: не проститься с Эрной приехал он в Мюнхен, а, наоборот, забрать ее в свое тихое, окруженное деревнями имение, где не было бомбежек, а если удастся, то и увезти ее с собой в Данию.

За два месяца до того, еще в Японии, он получил ее фотокарточку, сделанную летом сорок четвертого. Такую же, что потом была подклеена на первой странице ее дела. На ней Эрна выглядела такой свежей, молодой и красивой, что он часами потом разглядывал ее лицо, пытаясь ощутить аромат волос и нежность ее кожи. Этот снимок вновь всколыхнул задремавшее было чувство. Он снова мечтал о ней, как в тот туманный вечер, когда стоял на палубе своего «Принца», не предполагая, что очень скоро она подойдет к его госпитальной кровати и фактически признается в любви.

Позже этот всплеск, конечно, угас. Он просто физически не мог длиться бесконечно, как и любое сильное эмоциональное чувство. И все же тогда, в январе, идя к ней домой по израненному войной городу, Клаус был уверен, что, как только увидит эту женщину, его судьба будет решена окончательно. Только с ней он может представить свое будущее, и им не помешает никакая война.

Но им помешало большее, чем война. Им помешало то, что принято называть роком, хотя это слово не передает всего ужаса и неотвратимости произошедшего с Эрной. Обвинение в государственной измене, да не где-нибудь, а в Третьем рейхе, перечеркивало все! Любую судьбу. Любые прошлые заслуги.

Двое сумасшедших — больной старик и этот молокосос судья — предложили ему тогда путь к ее спасению. Клаус и теперь не верил в возможность осуществления той их затеи. Тогда его больше всего разозлил этот дотошный, болезненного вида адвокат. Как он умудрился так быстро раскопать все об их отношениях с Эрной? И все же это был шанс. Шанс не только спасти ее, но и не погубить самого себя, свою душу.