Юлия Остапенко - Новелла по мотивам серии «Тираны». Храм на костях

Мичелотто не заставил ждать себя слишком долго. Родриго увидел его, объезжающего городскую стену — видимо, ночь он провёл в лесу. Через луку его седла было перекинуто нечто большое, завёрнутое в попону. Когда Мичелотто приблизился, Родриго сморщил нос: пахло это нечто весьма недвусмысленным образом, не оставляя сомнений в своём происхождении.

— Когда он успел провонять? — недовольно спросил Родриго, и Мичелотто пояснил:

— Это висельник, ваша милость. Я снял его с сука в лесу здесь неподалёку. Должно быть, браконьер, благо их вешают без суда и, не сходя с места. Думаю, нам повезло.

Родриго нехотя с ним согласился. Действительно, это лучше, чем, если бы Мичелотто пришлось задушить какого-нибудь простофилю. А то бы ещё, глядишь, тот начал бы вопить и обвинять, когда Танзини его воскресит.

«Неужели я вправду верю в эту нелепицу?» — невольно спросил себя Родриго. Но да, он верил, иначе, что делал здесь со своим душителем и с трупом, перекинутым через седло.

— Едем, — коротко сказал он. — Надо покончить с этим как можно скорее.

Часовню они нашли без труда: к ней вела тропа, отходящая от дороги. Судя по её виду, появилась она недавно, но по ней успело пройти такое количество ног, что следовать ею оказалось очень легко. В конце тропы стояла покосившаяся часовенка с побитыми стёклами и съехавшим набок крестом. Из часовенки доносились звуки, словно кто-то ходил внутри.

Родриго со слугой обменялись взглядами. Мичелотто, спешившись, подошёл к двери в часовню и постучал в неё кулаком.

Внутри стихло. Что-то скрипнуло — достойный брат Доминико, похоже, не впервые принимал незваных гостей и предусмотрительно запирался изнутри. Из щели выглянуло длинное худое лицо с острыми, близко посаженными глазами.

Мичелотто упал на колени, демонстративно перекрестился и испросил благословения. Монах нехотя осенил его крестным знамением, для чего ему пришлось приоткрыть дверь чуть шире. А потом поднял глаза и увидел Родриго.

Некоторое время францисканец и римский папа смотрели друг на друга. У Танзини и впрямь оказались разноцветные глаза. На его длинной худой шее, украшенной большой бородавкой, Родриго заметил два шнура: один от креста, а другой... он, кажется, знал, что монах носит на другом.

— Мир тебе, святой человек, — сказал Родриго, не слезая с коня. — У нас есть дело.

— Вижу, — сказал монах. Он бросил взгляд на Мичелотто, со смиренным видом стоящего перед ним на коленях. Качнул головой, позволяя подняться. В этом жесте было нечто царственное, что лишь усилило заочную неприязнь Родриго к монаху. — Не стану скрывать, вы пришли в неурочный час. Но я выслушаю вашу просьбу.

— В сущности, — прокряхтел Мичелотто, поднимаясь и отряхивая с колен прилипшие листья, — у нас не просьба. У нас, как бы выразиться... предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Гаррота, коротко и страшно взвизгнув, натянулась в его руках. Монах отпрянул вглубь часовни. Мичелотто шагнул за ним, а Родриго, неторопливо спешившись, пошёл следом.

Монах пятился, пока не упёрся спиной в аналой. Родриго быстрым взглядом окинул сумрачную и тесную клеть, которую представляла собой часовня изнутри: походная кровать у стены, оловянная тарелка с ложкой на полу, несколько книг, валяющихся в беспорядке. Не похоже, что монах собирался задерживаться здесь надолго. Что ж, может статься, что он останется тут навсегда.

— Не бойся нас, — сказал Родриго. — И прости моего слугу. Просто мы слышали, что ты довольно разборчиво относишься к просьбам о помощи. И решили, что стоит сразу показать, до чего серьёзны у нас намерения.

— Серьёзней некуда, — монах попытался улыбнуться побледневшими губами. — Думаю, я могу исполнить вашу просьбу. Где тело?

Вот так просто? Родриго нахмурился. А как же плата, требования, торговля? В чём смысл?

— Ты оживляешь мертвецов? — спросил он напрямик, глядя Танзини в глаза.

— Не всех. Только тех, кто умер недавно. И ненадолго, всего на несколько минут.

— Как ты это делаешь?

Танзини закатил глаза, то ли в раздражении, то ли в припадке благочестия.

— Господу ведомо, как. Я лишь ничтожный раб его и орудие всесильной длани.

— Ясно. Что ж, приступим.

Он сделал знак Мичелотто, и тот, спрятав гарроту, вышел за дверь. Когда смертельное оружие скрылось из поля зрения монаха, тот заметно расслабился. И с видимой небрежностью принялся собирать книги, разложенные повсюду — на аналое, на кровати, даже на полу. Похоже, он делал какие-то выписки: Родриго заметил, что пальцы монаха перемазаны чернилами.