Михаил Гвор: Меч

Иосиф, каган-бек всех хазар, был не в духе с того проклятого мгновения, как солнечный луч, пробежав по подушке, коснулся своим теплом лица. А с чего быть в духе властителю великого каганата? Разве случилось что хорошее? Да, арабы ослабли, и налета тысяч диких всадников с юга можно не ждать. Но хитрые ромеи, еще вчера считавшиеся союзниками, тут же начали плести интриги против бывших друзей. Правда, сегодня хитроумным не до хазар. Русь двинулась на Царьград. Император, конечно, откупится. Но какой ценой?.. Мало не покажется!

Впрочем, не ромеи волнуют всемогущего каган-бека, совсем не ромеи. Русы, неожиданно набравшие огромную силу, беспокоят Иосифа. А сильнее всего тревожат русины. Льющие странный металл в удивительных печах и копающие болота, в которых и самый внимательный изыскатель не сумеет найти и карата железной руды.

Тревожные мысли одолевали. А тут еще стаей назойливых мух мельтешат придворные, столпившиеся в зале. Мешающие размышлять своим настойчивым гудением. Жаждут, чтобы каган-бек снизошел, обратил внимание, пролил свет на тьму, сгущающуюся от скорби. Придворные мерзки и противны. И никому не нужны. Большинство — разряженные куклы, совершенно бесполезные, когда болтовня неуместна и дошло до настоящего дела. Впрочем, не все, не все…

— Вон! — приказал властитель. — Все вон! Токак, останься!

Помещение быстро пустеть не хотело. Вернее, придворные не сумели верно выполнить приказ каган-бека. Забавно наблюдать за толкотней разряженных павлинов, сгрудившихся в дверях. И оглядываются, пряча за льстивыми улыбками ненависть, перемешанную с завистью. Впрочем, это одно и то же. Подбодрить бы копьями верных ларисиев… Взгляд Иосифа остановился на невысоком худощавом воине. Токак, поставленный огланкуром совсем недавно, принял под командование остатки разбитого где-то под Кордно подразделения и быстро навел порядок… Погибший был дураком и лентяем. За что и поплатился. Уже и не помнится, как того звали. А этот, Токак, пока неплохо справляется. Молодой, но умный и смелый…

— Есть новости? — спросил Иосиф, когда в зале остались лишь двое. Он и Токак. И шестеро наемников. Но у статуй нет ушей.

— Есть, Великий!

Иосиф поморщился:

— Церемонии оставь павлинам. Ты — волк. Веди себя, как пристало волку.

— Русы выступили на Царьград. Идут двумя потоками. Из Киева вдоль Днепра и из Кордно по Волге с волоком в Дон.

— Второй поток не угрожает нам?

— Чудеса бывают лишь в сказках. И базарных слухах. Своими силами вятичам не одолеть войска Великого. Кроме того, они и так отстают от киевлян, и не будут терять время. Если не возникнет сложностей со снабжением. Но для этого достаточно действовать по Вашему плану, Великий!

— Хорошо. Отдай распоряжение в Шаркил приготовить еду для продажи русам. И выведи армию к излучине. Как только русы уйдут за Дон, пойдешь на север. Нужно захватить кузнецов, знающих, как получать эту их «сталь», а не тот мусор, что выходит у нас!

— Слушаюсь, Великий! — Токак склонился в поклоне. Низком. Однако молодой полководец сумел удержаться, и поклон выражает лишь уважение, но не лесть. До лести не хватило считанных ногтей изгиба спины…

— И не забудь! Ты должен успеть до того, как они вернутся. Мы должны быть готовы и к ответным гостям. Да, ты не боишься русинских самострелов?

Огланкур презрительно поморщился:

— Детская игрушка. Наши луки бьют дальше и точнее!

— Иди.

Когда за Токаком закрылась дверь, каган-бек еще какое-то время раздумывал над грядущими событиями. Нет, ошибки не видно. Пока русы будут громить Царьград, конница молодого огланкура обрушится на вятичей. Спалит города, разрушит все новые промыслы, что, как грибы после дождя, выросли за последние годы. И рабов пригонит. А измотанные схваткой с ромеями русы, вернувшись к пепелищам, будут не в силах нанести ответный удар. А через пару лет будет поздно. Да и никто не будет ждать пару лет. Следующим же летом Иосиф уничтожит эту угрозу. Впрочем, возможно, все решится и в этом году. Если удачно выбрать время, дождавшись вятичских войск на обратном пути…

Икона на стене улыбнулась вошедшему. Словно узнала. А может, и узнала. Германцы верят, что в оружии живет душа. То почему бы и иконе не обрести немного божественного света? Ведь Она же не просто женщина, а Мать. Мать Бога.

Турмарх подумал, что у него появился повод улыбнуться. Крамольные мысли, и у кого? Смешно, да. Отчего бы не искривить губы? Впрочем, не стоит. Все равно, он здесь один. Никто не оценит.