Валерий Елманов - Княжья доля

Вечером, дав всем прибывшим время переодеться и вообще привести себя с дороги в порядок, Ингварь закатил пир. Гостей усадили в самой большой его светлице — где-то десять на шесть метров, и все дружно обменивались комплиментами, не забывая воздавать должное закускам, щедро наваленным на широком столе, установленном буквой Т. Причем перекладина этого стола находилась на небольшом возвышении типа помоста, и сидели за ним всего шестеро — сам Ингварь, уже седоватый, в годах, коренастый и плотный; его супруга, которой Костя успел отвесить не менее пяти комплиментов, от чего она раскраснелась и разрумянилась не на шутку; старший сын хозяина, тоже Ингварь, совсем молодой темноволосый юноша; Костя с боярином Онуфрием и еще один гость — родной брат князя Ингваря Олег. Последний поначалу, как и Ингварь-старший, поглядывал на Константина с легким изумлением и лишь к концу вечера их холодная сдержанность уступила место подлинной сердечности. Оба оттаяли.

А вот Онуфрий наоборот — чем дольше слушал своего князя, тем больше диву давался. Первый раз он ошалело вытаращил глаза, когда Константин, отхлебнув грамм сто из вместительного, на пол-литра, не меньше, кубка, поставил остальное на стол и принялся не спеша закусывать. Спустя минут десять они у него вообще чуть не вылезли из орбит — это когда Костя произнес ответную здравицу в честь хозяев сего дома, попутно процитировав Рудаки и Омара Хайяма, которые, насколько он помнил, давно и благополучно скончались, а значит, никакой исторической накладки произойти из-за этого не могло.

Словом, новоиспеченный посол или дипломат успевал все, отбросив прочь тягостные мысли насчет своего непонятного и невероятного появления здесь и восприняв как данность тот непреложный факт, что чудеса на свете случаются и с ним приключилось одно из них. Это, разумеется, если он не лежит сейчас на самом деле в каком-нибудь сумасшедшем Доме, в палате для особо буйных психов. А даже если это и так, то изменить ситуацию все равно не в его силах, и остается наслаждаться жизнью, которая — вполне вероятно — реальна лишь в его воспаленном мозгу, внезапно пораженном острым приступом шизофрении.

Впрочем, даже при таких мыслях аппетит у него не угасал, благо на столе чего только не было. Про обычное мясо типа свинины вообще говорить не имеет смысла, но тут и дичи всевозможной тоже было в изобилии: и зайцы, и лебеди, и журавли, и тетерева. Еще краше оказался рыбный ассортимент: осетрина и лососина, щука и сиговина, и даже какая-то «ветряная белужья спинка», которую очень настойчиво предлагал отведать старший Ингварь, ссылаясь на то, что делал ее смерд-умелец и больше такого чуда Костя отведать никогда и нигде не сможет. Грех отказывать радушному хозяину — и все покорно пробовалось, пригублялось, отведывалось, и не только. Даже когда живот Кости уже надулся будто барабан, рука вопреки его воле продолжала тащить в рот куски нежной тающей белужьей спинки.

При всем этом он не забывал и о своей дипломатической миссии, отвешивал комплименты направо и налево, шутил, толкал тосты один за другим, и ближе к концу этого веселого мероприятия хмель изрядно его продрал. Голова еще продолжала соображать, мозг тщательно взвешивал каждое слово, для чего пришлось поднапрячься и вспомнить все, что он знал из древнеславянского, да и координация движений еще сохранялась, но к своему очередному, четвертому или пятому кубку с медовухой он только прикладывался губами.

Онуфрий к этому времени изрядно осовел и, окончательно уверившись, что князь не напьется как свинья, позволил себе расслабиться. Одно время он пытался на правах опекуна помогать, вставляя свои несчастные три копейки в те непринужденные великосветские беседы, которые вел Костя. Затем, даже не столько поняв, сколько почувствовав, как невыгодно смотрятся его тяжеловесные и порою весьма грубоватые речи на фоне витиеватых княжеских кружев, замолк. Лишь изредка он старательно кивал, как бы присоединяясь к сказанному Константином, и подавал одобрительные односложные реплики, ни к чему не обзывающие, но в то же время показывающие, что он тут, все время рядом, на боевом посту.

Разошлись все, учитывая масштаб застолья, довольно-таки рано, где-то часов в десять-одиннадцать. Впрочем, можно было и продолжить, но предложение хозяина дома пойти опочить Костю вполне устроило по многим причинам. Во-первых, он и впрямь устал, уж больно день оказался насыщенным, во-вторых, он во многом еще до конца не разобрался, а в-третьих, ему надо было — и лучше всего сегодня, чтобы завтра поутру на свежую голову осталось только подкорректировать, — выработать дальнейший план своего поведения.